Екатерина Белецкая - История с продолжением
– У вас это, кажется, называлось словом “наркотики”. А ещё он экранирует любое постороннее вмешательство так, будто обучался психовоздействию эти девятнадцать лет. Его невозможно вылечить, мы отступились. Кто-то хотел сломать его психику – и сломал. По-моему, это хуже смерти, – добавил Данир.
– Их хотели разделить. Разделили. Надеялись, что в отчаяние они согласятся на все условия, – еле слышно добавила Айкис.
– Но не учли того, что в этом самом отчаяние заключена немалая сила… Хотя, впрочем, важно ли это?… Не пора ли нам всем, наконец, проснуться и сделать то, что должно?… – Данир пристально посмотрел на Айкис, потом перевел взгляд на Пятого. – Он, пожалуй, сделал. По крайней мере то, что считал важным и необходимым. Я не могу этого сказать про нас, но я скажу только одно – сны кончились. Любые – и страшные, и прекрасные. Осталась только явь. Всегда остается только явь…
Лин
Лин, когда его забрали, был действительно не в себе. То, что с ним произошло, фатально повлияло на его и так нестабильную психику. А случилось с ним вот что.
Та страшная ночь в больнице стоила Лину, как ему показалось, почти всех сил. Очутившись у Юры дома, он, не раздеваясь, повалился на кровать. То снотворное, которое дал врач, он проглотил ещё в машине, и оно действовало катастрофически быстро. У Лина всё плыло перед глазами. Снотворное, хотя и притупило восприятие, не дало, к несчастью, нужного эффекта. Лин видел перед собой эту страшную в своей реальности картину – автобус, дорога, лужа крови на асфальте… Лин скрипел зубами от бессилия и отчаяния. Ведь только вчера… да нет, сегодня!… Господи, ведь и вправду сегодня они стояли на пороге этой самой квартиры… и Пятый тоже стоял здесь, вот на этом самом месте! А теперь… теперь Пятый там, во всём этом белом ужасе, он умирает… Лин не понял, хотя стремился понять всем сердцем – почему?! Для чего Пятый сделал это? Что чувствовал он тогда, когда… и почему он так сказал: “Ю зуадже, Лин. Ио лефеп, ю дихслу. Та нис…” Прости, Лин. Это невозможно, я ухожу… Что невозможно? Почему Пятый, который никогда не опускал рук, который боролся до последнего, который в своё время орал на того же Лина, как сумасшедший, когда тот решил было, что уже всё, тогда, когда они выбирались из этого чёртового леса… нет, не так… но Пятый никогда не смог бы так поступить – малодушно, что ли… не по-своему…
Лин попытался было встать, но ноги его не держали. Он кое-как, хватаясь за стены, дошёл до ванной и стал жадно пить холодную воду из-под крана. Его мутило. В голове шумело, и не только из-за таблеток. Лин ощущал слабые позывы цепи, с которой был связан, она уже почуяла, что происходит что-то неладное…
Почему?! Как же так? Они же хотели уйти вместе, а теперь… даже попрощаться не успели… Лин стоял над раковиной, ухватившись за неё обеими руками, чтобы не свалиться, и бездумно наблюдал за потоком воды, который, сворачиваясь в тугой витой шнур, уходил в слив. Господи! Сними с моих плеч эту тяжесть, не выдержат же плечи, сломаются… Как близко, и как далеко… всё неправильно, всё не так. Придумай что-нибудь другое, Господи, нам надоел этот сюжет, он примитивен… но от этого боль меньше не становится.
Лин, забыв закрыть воду, вернулся в комнату. Он лёг прямо на пол и закрыл глаза. Спать. Нет, не могу. Надо, это поможет. Спать. Заснуть не получилось. Лин просто лежал на полу, уставившись в потолок. Разум отказывался служить – слишком всё было страшно. “Этого не может быть, – думал Лин, – не может быть…” В то же время он чувствовал странное, отрешённое спокойствие – словно кончилось что-то очень ужасное, словно они оба, и он, и Пятый, освободились разом от всех тягот, от всех страданий. Пятому не выжить, это было ясно с самого начала. Так что же его, Лина, тут ещё может удержать? Лин слабо усмехнулся, горько, с покаянием… Да ничего. Он ведь сам придумал эту штуку с цепью, сам начал. Выходит, придётся и заканчивать тоже самому. Ещё совсем немножко пожить, собраться с духом, а потом… может, так же, как Пятый. Может, по-другому. Лин ещё пока не решил – как. Не решил – когда. Но он уже твёрдо знал для себя, что сумеет.
Ночь стёрла грани между явью и сном. Это был не сон и не явь, это было некое промежуточное состояние – между болью и радостью, между жизнью и смертью. Всё решено. Оставалось только ждать.
* * *Их было четверо и они знали, что им нужно делать. Дверь Юриной квартиры оказалась для них пустяковой преградой – её просто отжали и вошли. Эти люди превосходно работали – профессионально, тихо, быстро. Их не интересовали вещи или деньги, они не были ворами. Им был нужен Лин. Их предупредили, что он может оказать сопротивление. К этому они тоже были готовы. Но в данном вопросе их ждало разочарование – Лин не сопротивлялся. Мало того, чтобы вывести его из квартиры, им пришлось чуть ли не тащить его на руках – идти он не мог, ноги не несли. Он понимал, что происходит, но ничего не делал – не осталось сил, переживания стоили слишком дорого. Он лишь тихо, но внятно, осведомился у своих конвоиров:
– Куда вы меня везёте?
– Это тебе не касается, – снизошёл до ответа один из охранников, – заткнись и иди.
Лин повиновался. Ему было уже почти всё равно. Тупо болело где-то в груди, он шёл, на улице они остановились, ожидая машину. “Всё, как тогда, – подумалось Лину, – вот только тогда нас было пятеро, а теперь остался я один”.
Он не понял, на какое предприятие его отвезли на этот раз. Они было неразличимы, схожи, как уродливые братья-близнецы. “Мне этого не выдержать, – думал Лин, – я больше не могу”. Его снова били, он снова молчал. Били долго, но безрезультатно. Лин несколько раз терял сознание, потому что мучители были новые, они не умели останавливаться вовремя, чтобы дать жертве хоть немного придти в себя. Руки, прикрученные к крюкам верёвками, затекли и потеряли чувствительность. Снова обморок. Снова – свет. “Ещё пара часов – и мне не нужно будет брать грех на душу, – подумал Лин. – Это будет хорошо…” Вскоре, однако, избиение прекратили, Лина отвязали и оттащили в камеру. Через некоторое время в камеру вошёл человек в халате, со шприцем в руке.
– Больно? – спросил он. Лин не ответил. – Сейчас пройдет. И даже больше того.
Укола Лин не ощутил, но то, что последовало за ним… это был рай. Счастье. Волшебный сон. Освобождение. Боль ушла, пропала. А потом, немного позже, появились эти чудные, нереальные, но прекрасные видения. Сны…
Лин не знал, сколько прошло времени. Когда очнулся – понял, что лежать неудобно, затекли ноги, боль от побоев гуляет волнами по всему телу. Лин не мог понять, день сейчас или ночь, где он, и что с ним. Он помнил, что с Пятым случилась большая беда, что, по идее, он, Лин, должен быть в больнице, поблизости… “Что такое? – подумал он. – Что со мной?” В сердце вгрызалась тоска, отчаяние. “Что они со мной делают?”
