Ким Сатарин - Вторая радуга
Гришка уехал в свою школу. Его тоже пригласили в Саянскую, но почему-то в начале августа. Из ребят Ермолай оказался единственным провожающим. Пришла также Гришина, которую больше интересовало, отчего это Гришу пригласили так рано. Рахимов только плечами пожимал, но потом, улучив момент, прошептал на ухо:
— Мне намекнули, что там я долго не задержусь. К новому году меня в другую школу переведут. Но для всех родных и знакомых я буду считаться учеником Саянской школы, понимаешь?
Едва машина, увозящая Григория, тронулась с места, соседка быстрым шагом направилась в сторону клуба. Разрешив себе на мгновение использовать свои способности, Ермолай настроился на чувства девушки — и ему стало не по себе от чувства безнадежности и разочарования.
— Ань, а Инка чем вообще занимается? — спросил у сестры юноша вечером. — Я её совсем не вижу. Настроение у неё, по-моему, ужасное…
— До тебя, как до жирафа, на седьмой день доходит, — упрекнула его Анна. — Она, как узнала, что ты с Олькой в одну школу попал, сразу вообразила себя третьей лишней. Вот и переживает.
— Почему сразу — вообразила?
— А потому, Ерёма, что Ольга тебе не обычная поселковая девчонка. И не пытайся сказать, что ты тоже не лыком шит — тут дело не в этом. Её мировосприятие — это взгляд на жизнь взрослого человека, ей с тобой на равных общаться невозможно. Ты не её герой, Ерёма, ты слишком молод. Она тебе этого не скажет, так что тебе повезло, что у тебя есть старшая мудрая сестра, способная наставить на путь истинный.
— Я что, и через год останусь ребенком? Ты так думаешь?
— Человек взрослеет, совершая поступки, за которые несёт ответственность. Ты и сам это знаешь, не зря же всю отцовскую библиотеку перерыл. А Ольга несет ответственность не только перед своим отцом и родом…
Брат мгновенно понял, что Анна проговорилась. Отбросив все опасения и запреты, он призвал к себе все свои способности и безмолвно приказал сестре продолжать.
— … она с четырнадцати лет Посвященная Слияния, а это ответственность не меньшая, чем у президентов или патриархов, — осознав, что сказала больше, чем можно было, Анька поспешно зажала рот руками.
— В общем, Ерёма, забудь про ухаживания и всякую любовь: ей, честное слово, не до этого. Наговорила я тебе тут…
Юноша после этого случая с сестрой разговаривал осторожно, внимательно на неё поглядывая. Его поразило, что безмолвный его приказ смог вырвать из Анны всего несколько слов — а потом она сумела ему противостоять. Он же чувствовал, что его способности в тот момент проявились в полную силу. Только вот оказалось, что сила его на собственную сестру почти не действовала. В чём тут было дело, он не понял, но, чтобы убедиться в себе, повадился ходить в лес.
Лесные звери и птицы слушались неохотно, но всё же приходили на его зов. Пробовать свою силу на людях Харламов не рискнул: он знал, что до конца свои способности не контролирует. А вот чувствительность его возросла, он мог вчувствоваться в переживания другого человека, если тот находился в поле его зрения. Юноша проверил почти весь поселок, изрядно по летнему времени опустевший, и лишь переживания нескольких человек оказались для него недоступны.
Выяснить, что это за Слияние, и кто в него посвящен, он не сумел. Ждал возвращения отца, чтобы спросить. Хотя и допускал, что Харламов-старший мог этого не знать. Ермолай уже понял, что есть знания, доступные только для ограниченного числа людей, и придется проделать трудный и длинный путь, чтобы получить к ним доступ. И вполне может оказаться, что это — не его путь.
В лесу, без людей, он чувствовал себя лучше. Инка Гришина уехала в Красноярск, чтобы больше в поселок не возвращаться. С ним она не простилась. Юноша чувствовал себя бездельником — все кругом, кроме малолетней ребятни, где-то работали. Но сестра, когда он спросил, нельзя ли и ему вместе с ней временно поработать, насмешливо фыркнула:
— Ну, такое чудачество в Ручейном запомнили бы надолго! Ты же приглашен в Школу Радуги, тебя на время обучения обеспечат по высшему классу. Зачем тебе работать? Мы же не бедствуем. Там, куда ты поедешь, насколько мне известно, не только учатся, но иногда вкалывают так, что простым людям и во сне не приснится.
Дом возле озера
Старенький автобус дребезжал на ухабах проселочной дороги. Ермолай с чувством ожидания смотрел на голые сопки, вздымающиеся над реденьким лесом. Сбор в Абакане оказался на редкость коротким: на его документы мельком взглянули и попросили пройти в автобус, стоявший тут же на улице. Едва автобус заполнился, как пришел уже знакомый по Краю Муртаза, поздоровался, сел за руль и завёл двигатель. Чуть не час они ехали по степи, а затем дорога полезла в гору. Сидевший рядом Игорь Жолудев мрачно пробормотал, что озеро не иначе как высокогорное, оттого и прозвано ледяным.
— Здесь поблизости нет высокогорья, — лениво ответил ему Харламов. Едва почувствовав присутствие Ольги неподалеку, он сразу успокоился. — Озеро может прятаться в тени горы, тогда лёд в нем сохранится надолго. Нам до школы осталось несколько километров, — добавил он, предупреждая назревающий вопрос Игоря.
— Это по прямой — несколько, — скептически заметил тот, хватаясь за спинку сиденья спереди на резком повороте.
Лёшка Константинов сзади выдал очередную хохму, и девчонки заливисто захохотали. Среди них была уже знакомая по давнему путешествию Мариэтта, с прочими предстояло познакомиться в школе. На переднем сидении, возле Муртазы, сидел еще один старый знакомый — Сашка Богачев. С ним юноша поздоровался с полным безразличием. Странно, но к нему он ни испытывал ни интереса, ни каких-либо чувств. И, похоже, Сашка прекрасно это понимал. Может, оттого он выглядел настороженным и молчаливым. Ещё трое незнакомых ребят, сев в автобус, сразу начали заигрывать с девчонками, так что Ермолай в общий разговор не вписался, и молча глядел в окно.
Автобус, завывая мотором, огибал очередную сопку. Места вокруг были безлюдные — это юноша чувствовал безошибочно. Лишь за сопкой находились люди, но, кроме присутствия Ольги, он не мог определить ни их особенностей, ни даже их количества. Зато Богачев на переднем сидении, едва из-за леса показался серый двухэтажный дом с такого же цвета башней рядом, весь словно сжался. Он явно смог воспринять нечто, Харламову недоступное.
Автобус проехал в распахнутые ворота низкой — по подбородок стоящему человеку — каменной ограды и остановился возле другого дома, прежде неразличимого из-за деревьев. Перед этим домом, тоже двухэтажным, но пониже, находилась мощеная площадка. На неё вновь приехавшие ученики и вылезли, осматриваясь по сторонам. Меньший дом, стоявший возле самого леса, явно был жилым: небольшие окна, дымящие над высокой крышей трубы, люди внутри. Напротив него, на другой стороне двора, возвышался дом побольше. Те же серые камни стен, островерхая крыша — но окна в доме были высокими, большими, и они были открыты, несмотря на стоявший вокруг ощутимый холодок.
