Наталия Некрасова - Мстящие бесстрастно
— Теперь уходи. Но не требуй от меня, чтобы я полюбила ее. Она не будет мне сестрой. И уходи. Уходи же!
Вот сколько на улицах красивых, молодых, сильных мужчин! А сколькие хотели купить тебя, Шахумай-эсо? Так что ты тоскуешь? Зачем тебе этот неблагодарный мерзавец, который предпочел тебя какой-то бледной бледноволосой… может, все из-за волос? Может, если перекрасить волосы, то он вернется… Я еще надеялась, что вернется. Еще надеялась. Я жила, ждала, считала в свое лавке серебро и медяки, а то и золото, смешивала лекарства и составляла ароматы, любезничала с покупателями, а внутри все как будто проваливалось в какую-то бездонную черную яму, из которой больно тянуло ледяным холодом… Мне иногда даже было больно дышать. Я забыла о страхе, который уже почти год мягкими неслышными шагами ходил вокруг нас и украдкой следил за нами изо всех темных углов и щелей. Я ждала. Но Кайаль не приходил ко мне. И постепенно отчаяние все больше и больше засасывало меня. Я не видела выхода. Я была как в медленно сжимающейся каменной гробнице. Мне нужен был хоть кто-то…
Хорни осторожно и медленно отвел мои руки.
— Не надо, — глухо проговорил он. — Нет смысла от отчаяния бросаться на шею первому встречному. Поверь мне, Кайаль от этого ничуть не загрустит. Как бы это кощунственно не звучало, Шахумай, все проходит и все раны заживают. Кроме смертельных, конечно.
Он усадил меня, тихонько обняв за плечи — вот кто относился ко мне как настоящий брат, поняла я.
— Если честно, то от любви можно умереть. Но ты сильная, Шахумай. Ты очень сильная… И поэтому тебе вряд ли будет легко найти мужчину… Мы любим слабых. Беззащитных. Даже самый жалкий сморчок хочет, чтобы его силой и мужественностью восхищались. А ты сама сильна, тебе не нужен защитник. Тебе нужен равный, который сумеет тебя оценить. А таких, боюсь, и не осталось.
— Но Кайаль любил меня, — прошептала я.
— Конечно. И никогда не забудет тебя. Но ведь он во многом сильнее тебя, так? Ты же сама говорила — он лучший среди вас боец. Ему не надо было доказывать превосходство или хотя бы равенство. А всем остальным это придется делать, Шахумай-эсо.
— Но почему он ушел, — я разрыдалась. Хорни гладил меня по голове, горько и задумчиво глядя в огонек светильника.
— Потому, что он боится тебя. Его милая, ласковая и опасная, как красивая змейка, Шахумай сломала шею Маххати, которая была сильнее ее. В ней появилось что-то непонятное, страшное, чужое. Это уже не та Шахумай…
— Но я та же! Та же!
— Это тебе только кажется. Твоя старая кровь очень сильна. Может, если бы тебя смогли научить владеть ее силой, не выпускать из души темного бога, то ты стала бы еще ближе ему… Не знаю. Старая кровь — странная штука. Тебя научили пользоваться ее силой только для одного — для убийства… Ты — страшное оружие, Шахумай-эсо. Но за это ты слишком многим заплатила и еще заплатишь.
— Если бы я могла… Я бы эту кровь до капли выпустила из себя…
— Увы. Мы такие, как есть.
— Что же мне делать теперь, Хорни-эмаэ…
— Подождем, подождем… Все раны заживают, милая женщина. Хочешь, спою тебе? Это ты навела меня на мысль, женщина-эсо. Можно считать, ты мне подсказала эту песню. Хотя, конечно, ее опять никто слушать не захочет. А ты — хочешь? Хочешь?
Я кивнула. Хорни взял свой странный северный тунг с двенадцатью струнами, на котором играют без смычка, и запел ту самую песню, которую сочинял тогда, две недели назад у меня дома. Когда Кайаль не пришел ко мне…
Степь под копыта
Бросит ковры ковыля.
Примет убитых
В добрые руки земля…
Там, по дороге
Пепел остывших костров.
Древние боги
Помнят забытую кровь.
Нам на ладони
Чертит грядущее рок-
Серые кони,
Серые вены дорог.
Там, за порогом,
Ветра нездешнего вихрь.
Древние боги
В нашей смеются крови.
Там, за закатом
Лица, года, города.
Счастье проклятых —
Путь, что зовется "всегда".
Привкус тревоги,
Знаки судьбы на крыле.
Древние боги
С нами бредут по земле.
Скрипнут колеса
Древней телеги времен.
Что-то вернется,
Что-то уйдет, словно сон.
Только немногим
Душу согреет звезда.
Древние боги
Были и будут всегда.
Степь под копыта
Бросит ковры ковыля.
Тех, что забыты,
Снова отпустит земля.
Древнего рога
Зовом поднимут нас вновь
Древние боги —
Вера, Надежда, Любовь…
Та самая мелодия, тревожная и сумрачная.
— Почему?
— Что почему?
— Почему именно эта песня?
— Да так. Иногда трудно понять, почему вдруг начинаешь думать о том либо другом. Я временами ловлю себя на том, что далеко ушел от первой мысли. Любопытно потом прослеживать что за что зацепилось. Такой клубок… Наверное, я просто думал о старой крови.
— А что ты, Хорни, гиквах, знаешь о нашей старой крови? — я говорила только потому, чтобы думать о чем-нибудь другом, не о своей беде.
— Вашей старой крови? — насмешливо спросил он, подняв свои и без того удивленные брови. — Не сказал бы, что она ваша.
— Да? Вы, гиквахи, которые не помнят своего прошлого, которые ищут его у нас, смеют заявлять о своей старой крови? — я начинала распаляться, мне надо было на ком-то или чем-то отыграться за свою боль. А этот разговор был более-менее безобиден.
— Но кровь-то все равно в нас течет, — усмехнулся Хорни. — И мы кое-что о ней знаем. Сама понимаешь, ее не вытравить и она сама по себе проявляется. В наших монастырях многое о ней знают и многое умеют. Правда, у нас это умение, как всегда, дозволено одним и не дозволено другим. У вас по-другому.
— У нас тоже не все и не всем открывается.
— Да уж конечно. И все же у вас позволено больше.
— А ты никогда не думал, что такое старая кровь?
— Думать-то думал, но для того, чтобы сделать вывод, у меня слишком мало сведений. Вот у вас что говорится о старой крови? Поправь, если ошибусь. Вы говорите, что сначала боги создали мир. Затем они поселили в нем старый народ — своих детей, прекрасных полубогов, бессмертных, нестареющих, всемогущих. И сказали — вот вам мир. В наших легендах говорится, что сначала они, боги, то есть, создали других людей, таких как мы, но сочли нас неудачным изделием. Однако, оставили жить — жалко, все-таки. А потом произошло то, что должно было произойти. Обиженные и обделенные решили взять свое. Старших не то уничтожили, не то они просто растворились в огромном числе пришельцев, но тех так или иначе не стало. Но их кровь в нас осталась. Ну, как? Верно?
