Ольга Макарова - Ii. Камень второй. Горящий обсидиан
— …«Турин», должно быть, от слова «туррис» — башня… Хм… А ведь действительно напоминает подножие гигантской башни! — живо заметил Милиан. — Орион, глянь! Не спи на ходу…
Орион вскинул голову и несколько мгновений молча рассматривал стену Альдарен-турина. После медленно расплылся в улыбке. Секунды не прошло после озарения, как он уже тормошил прикорнувшего меж горбов пустокора Джармина. Тот очнулся от своего мучительного полусна и заморгал.
— Сказку? — коротко предложил Орион.
Джармин кивнул и даже слабо улыбнулся — осторожно, чтобы лишний раз не тревожить растрескавшиеся губы.
И Орион начал рассказывать… Он никогда не подражал патетическому тону сказителей и менестрелей, даже если повествовал о грустном. Говорил он всегда просто, словно о погоде, и искренне, а при особо сложных словесных оборотах, возникавших словно без его ведома, в его голосе слышалось смущение. Слова текли из его уст ровно, точно спокойная река: Орион рассказывал, не запинаясь, что было поразительно для того, кто выдумывает сказки на ходу. Все это — и тон, и плавность, и смущение — приковывало внимание, точно особая магия.
Обычно Орион рассказывал Джармину, но он никогда не возражал, если подходил послушать кто-то еще. Так получилось, что почти все кулдаганские сказки достались Милиану, приставленному к третьему пустокору вместе с Орионом, для охраны, и Джармину, на это пустокоре ехавшему все время. Остальным пришлось довольствоваться вечерними байками на привале. Ну а все стихи, навеянные ареном, достались одному Ориону; больше ценителей не нашлось: Пай, и тот слушал единственно из вежливости.
…Как известно, сказки разбросаны по всему миру. Где угодно можно найти их, если твой разум открыт. Кто знает, под что маскируется глазок в иной мир на этот раз? Остается только смотреть внимательно…
«В некоем далеком мире случилось это.
Жили в нем обычные люди. Знания их росли быстро, и дух не поспевал за ними. А это всегда порождает амбиции.
Эти люди верили, что мир их сотворили боги и что живут эти боги на небесах. И пришла же кому-то мысль — сравняться с богами. Как всегда и везде, нашлись фанатики, которые прониклись идеей и решили построить огромную башню высотой до неба.
Много лет люди выстраивали друг за другом тяжеленные блоки, управляясь с ними техникой и магией. Целые поколения рождались и умирали ради глупой и тщеславной мечты, а башня все росла и росла. В своем стремлении к небесам люди совсем забыли о духе: пришло время — и люди разучились складывать стихи и петь песни, кроме одной, больше похожей на бесконечное завывание — она помогала сохранять правильный ритм в работе. Любовь и дружба тоже отошли на второй план, а то, что от них осталось, отравила проклятая башня. Словно черная заноза, в живом теле мира сидела она и росла день ото дня.
А тем временем боги с интересом наблюдали за своими людьми и даже не думали мешать им или наказывать их: такое поведение недостойно бога; богу карать человека за глупые мечты — это все равно, что взрослому обижать ребенка. И уж конечно высшие духи не опустились бы до вредительства и мелких пакостей. Нет. Они просто наблюдали. И терпеливо ждали, пока люди изживут свою собственную глупость и преподнесут урок сами себе.
…Великое испытание для поэта — родиться в таком мире в такое время. Но фанатичные миры гибли бы, если б такого не происходило. Потому и родилась в городе неподалеку от башни синеглазая девочка Милия.
Пока ее сверстники строили из камушков игрушечные башни и надрывали голос, пытаясь спеть заунывную рабочую песнь, как взрослые, Милия складывала стихи обо всем, что видела вокруг, будь то золотая осень, холодный рассвет или звездное небо, и пела совсем другие песни. Мелодии рвались в мир из глубины ее сердца — и много было в городе таких детей, которые бросали свои игрушечные башни ради того, чтобы послушать Милию.
И начали поговаривать люди: девчонка владеет злым колдовством! Они еще так мала, а ее странные песни уже заставляют детей бросать игру. Что будет, когда она вырастет, эта ведьма? — шептались люди. — Техники и маги заслушаются ее и бросят строить башню: тогда путь к небесам для человечества будет закрыт навсегда и все эти века с того момента, как был заложен первый строительный камень, окажутся потраченными впустую.
Собрались ранним утром у подножия башни Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец и стали совещаться: что же делать. Все трое были люди пожилые, семейные, были у них и дети, и внуки, но, как ни противилась их совесть такому решению, все-таки сошлись они в том, что девчонку нужно убить. „Ради будущего всего человечества!“ — сказали Техник и Маг. „И ради спасения ее души от зла, поселившегося в ней,“ — тихо добавил Божественный Жрец. Но поднимавшееся над горизонтом солнце видело фанатичный блеск в глазах всех троих. И утренняя луна видела. И поздние звезды. И старая секвойя. И башня…
И, конечно, боги на небесах.
Вскоре всему городу было объявлено решение троих. И никто не посмел вступиться за Милию: слишком прочна и нерушима была воспитанная бесчисленными веками вера. Но плакали многие, когда провожали девочку к подножию башни.
„Тебя поведут к вершине, — сказал Милии Божественный Жрец, — чтобы близость небес очистила твою душу от скверны. А затем тебя сбросят вниз. Таково решение, вынесенное после рассвета, и никто уже не может его оспорить. В полдень свершится твой приговор.“
Милия подняла глаза к вершине башни, выше которой было только небо. Страх смерти налетел черным вихрем и отнял у нее дар речи. И всем собравшимся страшно стало видеть, как молчит та, что еще вчера пела и танцевала так весело. Но никто и шагу не сделал из толпы, опасаясь поплатиться за дерзости и разделить ее судьбу.
После полудня началось долгое восхождение Милии на вершину. Приходилось подниматься то пешком, то на механических лифтах, то на магических левитаторах. Всюду за маленькой осужденной следовали хмурые воины, одетые в белое.
Милия и сама стала бледная и почти прозрачная, когда достигла последнего этажа с недостроенной стеной. Здесь было чудовищно холодно, дул лютый ветер, и каждый вздох давался тяжело — не хватало воздуха.
На мир тем временем спустилась ночь, и звезды были особенно чисты и прекрасны, если смотреть на них оттуда, где стояла Милия.
Миг — и красота мира, открывшегося с невероятной высоты, заставила страх, сковывавший уста девочки, отступить, и она запела. Песнь ее была замешана на печали и восторге, как драгоценный коктейль. Милия пела о прекрасной земле и далеких мирах-звездах, что светят в ночи. Когда ветер принес эту песню к подножию башни, люди заплакали, все — и дети, и взрослые; послышались гневные крики: кто-то проклинал башню, из-за которой должен был умереть невинный ребенок. Лишь трое — те, что вынесли решение о казни, — не испытывали ничего, кроме страха, и думали: „Какое жуткое колдовство! Что было бы, дай мы маленькой ведьме вырасти!..“
