Войцех Жукровский - На троне в Блабоне
— Чего пялишься? — рявкнул хромоногий бульдог, он влез последним и захлопнул дверь. — Да, мы купили фургон себе — удобно, когда приходится долго ждать, как вас, к примеру… А Волдырю фургон без надобности. — Бульдог говорил небрежно, будто сразу отгадал мои мысли.
— Посадили его наконец? Сидит за решеткой?
— Сидит, да только за столом, и стража у него своя имеется. В гору пошел, председатель блабонского банка…
— Полно, неужели талер так обесценился, что не боитесь этому мошеннику казну доверить?
— Золотых талеров у нас не сыщешь. Их замуровали в подвалах банка. Взамен вот какие деньги ходит. — Он достал из-за пояса кожаный кружок с выдавленным рисунком: кулак, большой палец торчит между средним и указательным.
— Кукиш! — съязвил я.
— Он самый! — согласился бульдог. — Со службой пошутишь — вот тебе кукиш!
У нас все исправно отобрали: у меня Книгу и ручку, у артиллериста подзорную трубу, а у кота маленькую рогатку и перочинный нож, забрали даже носовые платки.
— Отдай хоть платки! — попросил я бульдога.
— Платок пригодится, — потряс он лапой. — Скоро убедитесь. — Бульдог повел налитым кровью глазом. — Сидеть смирно и молчать! Не сметь разговаривать!
Возница понукал лошадей, фургон рванулся, и мы выехали на широкий тракт к столице.
— О боже! — воскликнул Бухло. — Мышика потеряли! Вдруг его затоптали в свалке, в таких сапожищах они и не почувствуют…
— Было приказано — ни слова! — Бульдожий капрал ловко перехватил свернутым платком артиллеристу рот, туго связал концы на затылке. — Вот и узда для твоего языка!
— Я такого обращения не вынесу, — мяукнул кот. И в тот же миг свернутый кляп растянул ему мордочку.
— И не пытайтесь выплюнуть — не выйдет. Уж не побрезгуйте, платки ваши собственные…
Я предусмотрительно помалкивал, меня что-то странно щекотало около сердца.
— Я с вами! — раздался тоненький голосок. — Не беспокойтесь…
— Заткни пасть и третьему! — гавкнул капрал.
— А он и так держит язык на привязи, — засомневался стражник. — Вдруг он чревовещатель?
— Ну так брюхо ему заткни!
Стражники запихнули платок мне за пояс, там, где пупок. Я изо всех сил терпел, потому что Мышик взбирался по моей волосатой груди к воротнику. Добрался до подбородка, выглянул, принюхался, изучая задремавших конвоиров.
— Рогатка вовсе не котовая, а моя, — шептал он. — Мы в школе стреляемся жеваной бумагой, девчонки так смешно подпрыгивают, когда получат щелчок по уху… Я самый лучший стрелок — всегда попадаю. Дядюшка, ты колешься, побриться надо, у тебя не щетина, а терновник. Я буду следить, куда вас засадят. Организую помощь. Вы еще узнаете Мышика!
После мягкого, бесшумного полета на шаре разбитая дорога в колдобинах, скрип колес, тяжкая рысь лошадей и облака пыли докучали весьма ощутимо. Бульдоги по-расстегивали мундиры и дремали, покачиваясь, слюна блестящими нитями стекала из пастей.
У друзей был измученный вид, они тяжело дышали с кляпами во рту. Увы, я ничем не мог им помочь. Зато мстительно обдумывал, как все несправедливости и мучения опишу в хронике и выведу новую власть на чистую воду — что они вытворяют с ни в чем не повинными существами!
За окошками фургона проплывали желтые придорожные клены, время от времени пролетала траурница, точь-в-точь бантик из крепа. Пахло конским потом, ремнями и тем особым запахом полевой дороги, когда колеи засыпаны осенней ивовой листвой. Меня вдруг одолела усталость, захотелось подремать, но перенесенные унижения, гнев и впившиеся в кисти рук веревки мешали заснуть. Надоедливым комаром зудела мысль: угораздило же тебя, старый дурень, влезть в ловушку…
Наконец потянулись пригородные сады, колеса забубнили по булыжной мостовой, лишь на мгновение нас остановили часовые с мушкетами, заглядывать внутрь фургона они не имели права.
Даже прохожие делали вид, что нас не видят. Иных, больно уж медленно переходивших дорогу, удары кнутом заставляли поспешить. Пешеходы отскакивали в сторону и, потирая след от бича, провожали нас ненавидящим взглядом. Это я намотал себе на ус. Значит, есть бла-блаки, недовольные переменами, возможно, нам посчастливится встретить людей, которые нам помогут, укроют, накормят, дадут хороший совет.
Грубо подталкивая, нас повели в то крыло замка, где разместились следственные органы. Мы все оказались в разных камерах. Я остался с Мышиком, не утратившим хорошего настроения. Он пощекотал меня кончиком хвоста за ухом и сбежал по плечу на стол из струганых досок.
— Не вешать нос! — провозгласил он, дерзко вытянувшись во весь свой Мышиков рост. — Вот осмотрюсь, узнаю, куда запрятали остальных… Надо бы как-то отсюда выбраться и привести на помощь…
Мышик обежал камеру, сунул нос в каждую щелку, там и сям поскреб коготками, попробовал протиснуться в щель под дверью, только в эту щель листка бумаги, записку и ту не просунешь… Из коридора доносилось рявканье бульдогов и тяжелые шаги в кованых сапогах.
— Да, не больно-то отсюда выберешься, — смущенно признался Мышик, усаживаясь передо мной на изрезанных досках стола: на столешнице кто-то вырезал шахматную доску, а сбоку календарь — зарубки, по которым узник считал дни, проведенные в тюрьме. — А все-таки не унывай, уж я найду способ улизнуть отсюда. Вот только нигде ни малейших следов мышиного пребывания… Знаешь почему? Бесполезно прогрызать отверстия, делать подкопы. Голодно здесь и опасно.
Вдруг Мышика будто ветром сдунуло. В замке заскрежетал ключ, скрипнули дверные петли.
— Выходить! — гавкнул ключник с фонарем в лапе. — И ни слова по дороге…
Я с облегчением поднялся, добраться бы до начальничка, на все пожалуюсь: тоже мне — нашли злоумышленника, ведь я путешественник, летописец, гость, наконец. И не сделал ничего дурного.
За столом сидели трое мужчин — на вид почтенные, немного усталые чиновники. Толстяк справа что-то допивал из стакана, придерживая пальцем ложку, средний протирал очки, маленькие глазки без стекол словно босиком бегали, третий, подстриженный немодным уже ежиком, складывал пирамидкой отобранные у нас вещи.
Я кивнул чиновникам и с ходу взорвался:
— В конце концов, требую объяснить…
— Здесь вопросы задаем мы! С какой целью задержанный нелегально перешел границу Блаблации?
— С какой целью обвиняемый стакнулся с подданными Блаблации и принял участие в заговоре против перемен в бывшем королевстве? — цедил толстяк.
— С какой целью обвиняемый поддерживал отношения с доверенными лицами бывшего короля — сержантом Бухло из королевской артиллерии и котом Мышебратом, имевшим доступ в тронную залу и подслушивавшим тайные заседания? Для кого означенный кот собирал информацию, разве не для обвиняемого? Книга, в коей признания означенного кота занесены самим обвиняемым, является прямой уликой!
