Андрэ Нортон - Берегись ястреба
Послышался голос сокола. Голова сокольничего дернулась, шлем наклонился, мужчина посмотрел на птицу и как будто прислушался к звукам, издаваемым пернатым разведчиком. Потом снова повернулся к Тирте, которая продолжала держать ребенка.
— Брат видит его, — негромко сказал он. — Колдовство не действует на его глаза. Он говорит, что ребенок не ранен, но спрятался в самом себе, что в нем большой страх.
Тирта вспомнила, что ей известно. Сильный страх, ужас могут так ударить по мозгу, что впоследствии разум не проснется. Неужели этот малыш отступил так далеко, что его не удастся вернуть? Она немного умеет лечить, но с такой проблемой ей не справиться.
В Эсткарпе жертву можно было бы отнести в одну из больниц, устроенных Мудрыми Женщинами, и там специально обученные люди постарались бы вернуть ему разум. Но даже и у них бывают неудачи. А у нее нет ничего, кроме веры, что она не увидела бы это бедствие в своем видении, если бы не могла помочь.
Оставаться здесь они не могут. Разбойники ушли, но их маленький отряд могли заметить. И ей некуда передать ребенка, чтобы он был в безопасности, его нужно взять с собой. Несмотря на всю свою сознательно выработанную жесткость, Тирта понимала это.
Сокольничий опустил руку на ружье-игольник.
Сокол взлетел в небо. Очевидно, они оба разделяли тревогу Тирты.
— Здесь не место для… — Она указала на то, что держит. — Надо взять его с собой.
Она ожидала услышать возражения. Сокольничьи не знают детей. Они не воспитывают даже тех, кого зачали. В женских поселках мужчины делают беременными специально отобранных женщин в определенное время. Иногда один мужчина имеет дело с несколькими женщинами. Но они не становятся подлинными отцами. В шесть лет мальчиков забирают в Гнездо, вернее, забирали в прошлом. Они жили отдельно, и их учили опытные воины, состарившиеся или искалеченные и не способные больше нести службу. У них нет настоящего детства, и похоже, такой обычай вполне соответствует их жизни. Никто из этого народа не вез с собой не просто ребенка, а невидимого и бесчувственного ребенка.
Но сокольничий ничего не сказал, только пошел за кобылой Тирты и привел ее. Она расстегнула плащ на горле, закутала ребенка в полу. Передала сверток сокольничему и села верхом. И вот почти с такой же скоростью, с какой приехали, они повторили свой путь от развалин. Похоронить мертвых… Тирта едва не остановила лошадь возле маленького тела, потом поняла, что прежде всего нужно заботиться о ребенке и что их собственная безопасность зависит от быстроты ухода.
Они вернулись в лесистые холмы; снова сокольничий двигался впереди. Теперь они ехали медленно, и воин все время принимал меры предосторожности, к каким прибегают преследуемые: временами спешивался и веткой разметал след, отклонялся от прямого маршрута и использовал любые укрытия в пути.
Сокол периодически взмывал вверх и возвращался. И хотя сокольничий не переводил для нее сообщения птицы, Тирта догадывалась, что непосредственная опасность им не угрожает.
Ребенок у нее на руках лежал неподвижно. Временами она пыталась прорваться через барьер, окруживший его мозг, ей хотелось узнать больше, чтобы помочь. Очень вероятно, опасалась она, что его сознание навсегда потеряно, а за ним последует и воля к жизни. Тогда наступит смерть. Может быть, такой конец будет милосердием, но девушка знала, что станет изо всех сил сражаться за жизнь ребенка.
Еще до полудня они достигли места, которое сокольничий счел безопасным, и остановились. Воды поблизости не было, но жесткая трава удовлетворила пони и торгианца. Скалы скрывали от взглядов.
Их можно было найти только при тщательном поиске.
Тирта села, положив ребенка на колени. Маленькое тело, по-прежнему невидимое, было таким холодным, когда она впервые взяла его. Теперь оно теплое, слишком теплое. Она осторожно отвела тонкие смоченные потом волосы и коснулась горячего лба. Нашла маленький рот, слегка открытый, и смогла влить в него немного воды из фляжки. Послышался легкий звук глотания, первый обнадеживающий знак, и Тирта, приободрившись, принялась поить ребенка.
Но она продолжала при этом напряженно думать.
Разорвать такие сильные чары — нет, этого она не может. Но, с другой стороны, иллюзии имеют ограничения во времени. Она сжала зубы, чтобы сдержать гневные слова, которым научилась в своих странствиях.
Разбив лагерь, сокольничий подошел к ней, присел рядом и сдвинул шлем, как будто тот мешал ему видеть.
— Что с ним? — спросил он.
— Я думаю, иллюзия. — Тирта ни в чем не была уверена. — Его, должно быть, унесли и спрятали. Ты ведь видел следы преследования на поле. Всадники за кем-то охотились. Мать, обладавшая Даром. Если очень сильно испугалась, могла набросить чары на ребенка, спрятать его, даже позволить, чтобы ее саму схватили…
— Живущие в Карстене не знают колдовства, — заметил он. — А Древняя Раса…
—., давно проклята и изгнана, да. Но вполне возможно, что кто-нибудь уцелел в укрытии. К тому же мы можем выходить замуж за других и производить потомство. Кое-кто из наших вступал в брак с сулкарами, у которых вообще нет колдовства, их сила — только в знании моря. Есть также Саймон Трегарт, чужак. Он взял в жены ведьму из Совета Мудрых.
Ее за это осудили, объявили предательницей своей веры. Но у Саймона был некий Дар, а у нее он сохранился, хоть она и вышла замуж. Волшебницы уверяли, что Дар исчезнет. Она родила тройню — такое здесь никогда раньше не случалось. И все трое ее детей обладали Силой — и сейчас обладают. Говорят, они сейчас ведут войну в Эскоре и снова открыли эту землю для Древней Расы. Так что, возможно, кто-то из моих соплеменников родил этого ребенка.
То, что таится внутри, в случае большой необходимости может быть призвано. Но все же… — Она замолчала.
— Что все же? — настаивал он.
— Даже в Лормте такая тайна неизвестна. — Она энергично покачала головой. — Я сама из Древней Расы, но обладаю очень скромным Даром. Могу лечить, у меня бывают видения. И все. Как ты знаешь, я ощущаю сущность жизни и могу общаться с животными — в ограниченных пределах. Но все, что я знаю об иллюзиях, говорит, что для того, чтобы их вызвать, нужны определенные ритуалы, а их не исполнить быстро и в тревоге. Не понимаю, как преследуемая — мы ведь видели следы — могла это сделать.
— Но как иначе?..
Она думала об этом все утро, пыталась найти ответ на этот вопрос. Остается только предположение, которое ей самой кажется невероятным, хотя она давно поняла, что мир полон удивительными и необъяснимыми явлениями.
— Сам ребенок, — медленно сказала Тирта. — В Эсткарпе детей испытывают рано, иногда в возрасте пяти-шести лет. Даже в таком возрасте можно распознать Силу. Но здесь, в Карстене, этого нет. Предположим, родился ребенок — чистокровный Древний, а может, полукровка, — ребенок, обладающий полной Силой. Такой ребенок видел бы мир по-иному, не так, как мы, и рано научился бы скрывать свой Дар. Конечно, настоящего обучения он не получил бы, но опасность… страх… Они были очень велики, и сам страх мог открыть дорогу его дару. Ребенок смог осуществить то, что дается долгим обучением. Он был в ужасе, и инстинкт подействовал как орудие спасения, защиты, сделал ненужным сложный ритуал, которым Мудрые ограждают собственные чувства.
