Елена Голуб - Алые нити прошлого
Вокруг комплекс был обнесён высокой кирпичной стеной из камня светлого, почти песочного цвета. Что же касалось главного храма и остальных построек, то все они были выложены из простого, но прочного и благородного серого булыжника, стандартной скальной породы. Кольцо, окружавшее территорию монастыря, в середине своей замыкалось довольно высокими воротами, выполненными в совсем иной манере: они состояли из крепкого дерева и металлического литья, обрамлявшего древесные панели ровными и красивыми полукружьями, напоминавшими (правда, весьма отдалённо) фазы рождения и угасания луны. Сейчас, в свете быстро заходящего солнца, эти своеобразные полумесяцы светились мягким, чуть красноватым светом, и оттого казалось, что ворота комплекса то там, то тут вспыхивают маленькими серпами пламени, отбрасывая на белоснежную землю таинственные, чуть розоватые, отсветы. Мануэль не понимал почему, но сегодня всё казалось ему каким-то таинственным и значимым. Не мог он объяснить себе и того, почему ворота, которые он столько раз видел, вызывали в нём в этот раз какой-то потусторонний ужас. Ему не хотелось заходить внутрь, словно перед ним был некий невидимый человеческому глазу барьер, но это препятствие казалось священнику не просто непреодолимым, но, не сказать бы греха — богопротивным!
«Что со мной происходит? — недоумевал священнослужитель, — Откуда во мне такие чувства и мысли? Это явно не мои переживания! Должно быть, в этот час сам Сатана пытается внушить мне свою волю, стараясь защитить свою срамную наложницу! Изыди бес, во мне сидящий! Ты не получишь мою душу как не получишь и ту проклятую душу, что нынче вынуждена прислуживать тебе!». Мануэль спешился и медленно подошёл к воротам монастыря. В этот момент показался привратник, собиравшийся, как видно, в последний раз обойти ворота и запереть их. Инквизитор успел вовремя — ещё чуть-чуть, и возможность была бы упущена. Мануэль воспринял это как добрый знак: «Вера моя да пребудет во мне, и всякая Сила, что не от Господа, да не осмелится войти в это тело. И всякая мысль, что не послана мне Богом, но заклятым Врагом его и всего рода человеческого — да сгорит в адском пламени, изничтоженная мечом Ангела моего, что стоит на страже души моей. Аминь». Прочитав молитву, мужчина почувствовал себя гораздо лучше и сделав несколько шагов в сторону монаха-привратника, приветливо окликнул того:
— Доброй ночи, брат мой! Уже собираетесь запирать?
Молодой человек, до этого не замечавший позднего гостя, испуганно обернулся, но, увидев знакомое лицо и сутану, выглядывающую из-под дорожного плаща, облегчённо вздохнул и улыбнулся:
— И вам Доброй ночи, брат! Время уже позднее, а на дороге было пусто с полчаса тому назад — простите, что не заметил Вас. Заходите скорее, и да завершим вверенную нам заботу — запрём врата. К сожалению, мы уже отужинали, однако, я думаю, для Вас вполне найдётся миска горячего овощного рагу. Да и свободная келья тоже. Придётся ведь Вам заночевать в нашей обители — до утра мы никого не имеем права выпускать.
Молодой монах произнёс последнюю фразу извиняющимся тоном и, повторно улыбнувшись Мануэлю, сделал рукой приглашающий жест.
— Благодарю тебя, брат мой. Как тебя зовут? Скажи, всё ли у вас здесь благополучно в последние дни? Не было ли чего-то необычного, или может быть, не проявлялись ли некие знаки свыше?
Говоря это, священник бодрым шагом попытался пройти через монастырские врата, но его вновь что-то затормозило — как будто он натолкнулся на толщу тёплой воды. Его собеседник же, привычно взяв под уздцы предоставленную на его попечение кобылу, спокойно переступил незримую границу и, пройдя пару шагов, обернулся, чтобы ответить. Заметив, что Мануэль по-прежнему остаётся на месте, юноша удивлённо поднял брови, вслух же сказал:
— Моё имя Верпетий. Благодарим, но — нет, ничего из того, что вы перечислили, у нас не замечалось. Мы всё также тихо существуем на пожертвования богатых путников и средства городского прихода. Правда и тех в последнее время становится маловато. Ещё вот, такие как ты — разъезжают ночами и объедают нашу и без того скудную кухню!
У Мануэля в голове слегка помутилось. Что этот щенок себе позволяет!? Как может он говорить ему, уставшему страннику, да ещё и выше него по сану, такие наглости?
— Я вижу, вы недовольны своим положением здесь? Но ведь вы всегда можете уйти в другое место, более соответствующее вашим представлениям о жизни в Доме Господа?
Голос его прозвучал холодно, однако юный служитель лишь недоумённо воззрился на него:
— Простите мне моё невежество, брат мой. Но — о чём вы? Я лишь спросил, не хотите ли вы зайти за ворота. Темнеет — нам пора уже быть в покоях.
Мануэль такого нахальства стерпеть не смог. Отпираться от слов, которые тот только что произнёс, находясь на освящённой земле? И которые он только что слышал собственными ушами? Это же чистой воды богохульство!
Юный монах увидел, как зажглись глаза его собеседника, и зажглись огнём отнюдь не радости. Яростный взор сопровождался отчаянной попыткой первого подойти к нерадивому мальчишке и влепить ему хорошую затрещину, но, сколько отец Мануэль не порывался — он так и не смог сдвинуться со своего места. Между тем стремительно вечерело, и солнце уже практически зашло за лилово-красную полосу на западе. С каждой минутой становилось всё холоднее, и воздух начал постепенно потрескивать от сгущающегося к ночи мороза.
Монах испуганно смотрел на Мануэля, а сам невольно пятился подальше от странного священника — внутрь монастырского «круга».
— Что с Вами, милый брат? Почему Вы не можете зайти? Что-то мешает вам переступить порог нашего отрадного приюта?
— Отрадного?! Да ты же только что кричал о малых его доходах и о том, что мне подобные отнимают у тебя твой лакомый кусок?!
Диего Мануэль был в ярости, и вместе с тем он был совершенно растерян — он не мог перейти порог монастыря! Не мог преодолеть его физически! Как это может быть? Неужели всё это происходит с ним — тем, кто так крепко и искренне обожает своего Создателя?
— Я…я…ничего этого не говорил, простите меня! Но я не говорил этого! Я лишь спросил, какого овса дать вашей лошади и ещё сказал, что у нас здесь мир и спокойствие во труде и вере, и всё. Клянусь Вам!
Мануэль видел, что Верпетий напуган не меньше его самого, но происходящее столь же обескураживало, сколь и раздражало священника, а потому он задал последний вопрос, ответ на который мог объяснить ему — сошёл он с ума, или ещё не совсем?
— Скажи мне, мальчик, тебя зовут Верпетий? Ты назвал мне своё имя?
Карие глаза юноши широко распахнулись, и он лишь тихо пробормотал:
