Джулия Джонс - Чародей и дурак
— Я пришел, чтобы получить ответы.
— Ты пришел в нужное место, но что ты дашь нам взамен?
— Только не душу свою, если вы это имеете в виду.
— У тебя нет души, Баралис. Ты живешь одним лишь честолюбием.
Баралис напряг свою волю, и все четыре свечи угасли.
— Не Ларну меня судить.
— Говори, чего ты хочешь, — быстро сказал старший из четверых.
Баралис был уверен, что они уже знают, за чем он пришел. Все эти разговоры — только игра.
— Герцогская вдова носит ребенка. Я хочу знать, мальчик это или девочка.
Четверо помолчали немного, обмениваясь мыслями, затем самый младший сказал:
— Ответ не обрадует тебя, Баралис.
— Стало быть, мальчик. — Более прямого ответа от Ларна ожидать не приходилось. Баралис не стал задерживаться на этом: не следовало позволять жрецам раздумывать слишком долго.
— Когда Аннис и Высокий Град выступят против Брена?
— Ну-ну, Баралис, — прищелкнул языком младший. — Помни: услуга за услугу.
Баралис был готов к этому. Ларн славился тем, что ничего не делал даром. Он медленно произнес, смакуя каждое слово:
— Я знаю, кто тот человек, которого вы боитесь.
Все четверо надолго затаили дыхание, и наконец старший прошептал:
— Говори.
— Ученик пекаря из замка Харвелл грозит вам погибелью. Зовут его Джек, и когда-то он был у меня писцом.
— Где он теперь? — спросил младший.
Баралис начинал получать удовольствие от беседы. Жаль, что у него не было плеч: он бы пожал ими.
— Где-то к западу от Брена — в Хелче или в Аннисе.
— Почему ты так уверен в том, что говоришь?
— Э, друг мой, разве я спрашиваю, каким образом предсказывают ваши оракулы? — Баралис не собирался оповещать их о пророчестве Марода — пусть дойдут до этого своим умом. У Марода сказано много такого, что Ларна не касается.
— А что слышно о рыцаре, который ищет юношу по имени Джек?
— Думаю, он все еще в Брене. Очень сомнительно, чтобы он сумел тайно вывести из города беременную женщину и ее престарелого отца. Но ведь вы сами должны знать об этом? — не удержался от шпильки Баралис.
— Мы не можем навязывать нашим оракулам, что они должны увидеть.
— Если бы могли, вы бы все из них выжали. — Баралис уже устал обмениваться колкостями, да и время было на исходе. — Скажите, что вам известно о планах Высокого Града.
— Их планы — уже не их планы. Войска не выйдут из города, пока брак не состоится.
— Почему?
— Потому что кто платит, тот и заказывает музыку.
Тавалиск. Плетущий интриги архиепископ Рорнский оплачивает войну. Но ему-то какой прок ждать? Баралис слабел. Притяжение тела влекло его назад.
— Уже уходишь, Баралис? Так скоро? — поддел его младший.
— Еще одно слово, — сказал старший. — Выследи рыцаря и мальчишку и убей их, а мы будем руководить тобой в течение всей войны.
«Согласен», — грянуло над половиной континента, и Баралис уступил зову тела.
Волосы на затылке у Джека ощетинились, словно у собаки. Было холодно и сыро, дул легкий ветер, но ничто не могло объяснить ощущения, которое он испытывал. Точно темная тень прошла над ним.
Он плотнее запахнулся в свой новый плащ. Небо с каждой минутой становилось все пасмурнее. Темнело, и Джек с дороги, ведущей в горы, видел под собой весь Аннис. Джек решил не возвращаться к Тихоне — слишком это было опасно: вся округа кишела людьми, ищущими его. Дорога к травнику слишком ужи людная — не меньше сотни человек могло бы узнать беглеца. Джек и так уже свалял большую глупость, отправившись в город. Ведь его приметы, если верить Тихоне, расклеены по всему Аннису.
А вздумав вернуться, он поставил бы под удар и самого Тихоню. Пусть этот человек скрывал от него правду о Мелли — все равно он не заслуживает того, чтобы его ославили изменником. Джек не знал, что полагается за укрывательство военного преступника — не иначе как пытки, а после казнь.
Он начал подниматься по узкой горной тропе. Он знал, что поступает правильно, не возвращаясь к Тихоне, но на душе все равно было нехорошо. Травник сочтет, что Джек убежал от него в приступе гнева. Что ж, разве не из этого состоит жизнь? Из непониманий, полуправд и сожалений?
Джек сжал губы в тонкую линию, которая могла бы в темноте сойти за улыбку. Очень редко человеку представляется случай заглушить шипящие голоса сожалений.
Много месяцев он, пока не узнал правду о Мелли, терзал себя мыслями о том, что случилось с ней в курятнике. Если бы он только не уходил, думал он. Если бы он не поддался Ровасу. Если бы хальки схватили его, а не ее. А теперь ему дали случай исправить дело. Мелли в опасности, и на сей раз он будет с ней рядом.
Тихоня потому и утаивал от него правду — он хорошо понимал: Джек захочет тотчас же отправиться к Мелли. Возможно, травник догадается все же, почему Джек не вернулся: ведь он далеко не глуп.
Из-за туч показалась луна, и последний свет дня померк. Старуха, с которой Джек говорил утром, сказала, что в Брен ведут две дороги. Герцогская дорога широка и местами пробита в скале — она сужается только там, где это необходимо. По ней путешествуют солдаты и торговцы. Но есть дорога потише — ею можно пользоваться только летом и ранней осенью, она вьется по горам и дает лиг десять крюку: это Старая Козья дорога. По ней ходят только шпионы да пастухи. Джек дал старухе за труды ломоть сыра, а она поцеловала его в щеку сухими как пергамент губами.
За весь день он встретил только одного пастуха. Тот посмотрел на Джека с подозрением, явно приняв его за шпиона. Решив созорничать, Джек принялся пересчитывать его коз, словно это были вражеские солдаты. Пастух уставился на него как баран.
— Ты для кого считаешь — для Анниса или для Брена?
— Ни для того, ни для другого, — ответил Джек, увидев здесь случай поживиться. — Для Града.
Пастух, утвердившись, как видно, в своих подозрениях, важно кивнул и втянул щеки.
— Вон как. Для Града. — Он посмотрел на своих коз, на Джека, на отдаленный горизонт, набрал воздуха и сказал: — А не мог бы ты сократить их число наполовину?
Джек, ожидавший этого, стал разглядывать грубый шерстяной плащ пастуха.
— У тебя ведь есть еще один, праздничный, верно?
Пастух, пахнущий козьим навозом, козьим сыром и козами, поскреб подбородок.
— Так тебе праздничный нужен? — со смесью удивления и облегчения спросил он.
— Нет — тот, что на тебе.
— Так он весь залубенел от навоза.
Джек с трудом подавил смех.
— Ничего, сойдет. — Все лучше, чем окоченеть до смерти на темной стороне горы. Хоть теперь и лето, ночь на времена года не смотрит. В одном легком камзоле и рубашке ему до утра не дотянуть. Джека подмывало забрать у пастуха еще и сапоги — и он забрал бы, будь они ему мало-мальски по ноге.
