Лев Вершинин - Доспехи бога
Не умеют бояться.
Глушь.
Ручей чуть слышно звенит.
Очень чистая вода, прозрачная, как на совесть протертое стекло, быстрая и почти бесшумная; совершенно четко видны тоненькие нити водорослей, мелькающие серебристые тени рыб, время от времени — россыпи камней на дне.
Камни некрупные и гладкие, самых разных оттенков серого, зеленого и голубого; очень редко попадаются и полосатые; еще реже — в крапинку; в лучах розоватого солнца камни сияют и взблескивают, выстреливая снопиками отсверков.
Когда-то моя Старшая собирала разноцветные камушки, но сейчас у нее другие увлечения; все давно передано в пользование Младшей, которая сперва была в восторге, ибо давно зарилась, но, заполучив заветные ящички, умозаключила, что раз сестре не нужно, значит, и ей проку нет, после чего коллекция быстро разошлась по подружкам.
Спите спокойно, веселые камушки Брдоквы, я пройду мимо, не тревожа вашу игру.
Мне ни к чему; мои дочери уже совсем взрослые.
…Искра превратилась в клочок бушующего алого пламени; огненная булавка вонзилась в запястье: тепло.
Стоп.
Приехали.
В этом месте ручей сузился и помельчал, вода сделалась мутнее, с обоих берегов, северного и южного, вползали далеко в отмель шуршащие на ветерке камыши, поскрипывал под ногами крупный серый песок, вымытый потоком прямо в траву.
Очень тепло.
Горячо.
Совсем горячо.
Десяток шагов ниже по течению.
Холоднее.
Шаг в сторону.
Еще холоднее.
Три шага назад.
Теплее.
Еще теплее.
Горячо.
Вернулся на старое место.
Ну и?..
Среди перепутанных камышей гнусавым баритоном возопило нечто. В воздух, хлопая перепончатыми крыльями, вознеслась странного вида птица — то ли мелкий голубь, то ли крупный воробей. Но цвета фламинго. И шея такая же.
Я проводил ее взглядом.
Фауна, однако…
Жарко!
Вот она, та самая точка. Объект обязан быть здесь: крохотный костер на запястье полыхает вовсю.
Начинает стучать в висках, сперва тихонько, но с каждой секундой все сильнее, все громче. Встряхиваю головой. Иногда это помогает. Но не сейчас. Стук нарастает, наливается медью, отдается в затылке вязким, тяжелым рокотом меди.
Бом!..
Бом-м!..
Бомммм!..
Часть II. ЗАРЕВО В НЕБЕСАХ
Глава 1. РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ, Я ИДУ ИСКАТЬ!
Такое подчас бывает с каждым: положишь некую нужную, но не всегда вещь на конкретное, для нее одной определенное место, так, чтобы уж точно не спутать и не забыть, а потом, когда придет нужда, глянешь — и нет ее. И стоишь тогда идиот идиотом, тупо почесывая в затылке: ну где же оно, где?., ведь точно помнится, наверняка: тут она была, родимая, тут — и нигде больше!., вот еще вчера вечером видел ее, проклятую!.. и не вечером даже, а нынче утром, вот только что, пять минут назад, когда шел чистить зубы, — видел же ее, видел!.. так где же?!
Потом, когда ты уже готов биться головой об стенку, когда домочадцы шарахаются по сторонам, а богоданная половина, растопырив перышки, уже почти начала контратаку, пропажа, как правило, находится, причем, что обиднее всего, в самом, казалось бы, мало приспособленном для этого месте…
Можно, впрочем, найти и раньше, если искать тщательно, разумеется, без дурацкой беготни по лесу с ауканьем.
Но прежде всего следует сообщить о форсмажоре шефу.
По личному каналу.
Положено, правда, сбрасывать отчеты на центральный терминал, но, к счастью, инструкции пишутся людьми, при нужде плюющими на них с выше даже лаврской колокольни. В противном случае Департамент давно увяз бы в никому не нужной переписке. Кем-то сказано: по инструкции хорошо только помирать, но лично я не согласен и с этим.
Когда-то давным-давно на улицах орущей и горящей Кашады Серега крикнул нам: «Бегите!» — а сам залег за кладбищенской оградкой, но я все медлил, и Маэстро тоже медлил, хотя оба понимали — оставаться в часовне нельзя ни в коем случае; Серега, повернувшись, еще раз крикнул: «Да беги же…» — и выматерился; глаза у него были бешеные, а из-за поворота уже выруливали, перхая соляркой, бэтээры с парнями в черных капюшонах, и все это было до омерзения не по инструкции, поскольку инструкция предполагала в подобных случаях «серию корректных консультаций, ни в коем случае не нарушающих обязательства перед дружественной державой». Иными словами, нам недвусмысленно предлагалось подставить глотки под кривые ножи мюридов Бубахая. «Вице-лучший друг Федерации» не пожелал быть рабом инструкций, он повелел резать министров, верных «лучшему другу», штурмовать посольский квартал и брать побольше заложников; Кашада агонизировала, а группа «Тэта» была уже не в силах что-то изменить, тем паче что половину личного состава накрыло прямым попаданием фугаса. В трех сотнях метров, в разбитом почти до фундамента посольстве нас ждали, но ждали зря, а Кузнечик закатил глаза и хрипло дышал, и у Сереги в руках дергался автомат, одолженный у подельчивого трупа на перекрестке… «Будем жить, ребята!» — заорал Серега в последний раз; Маэстро дал отмашку; я побежал, утягивая Кузнечика, и по пляжу сумел-таки выползти к окраинам…
Неделю спустя путч, известно, погасили, мюридов зачистили, сука Бубахай сгинул без следа в оазисах гостеприимного Халифата, а Серый Брат вернулся домой, уже упакованным в лакированный футляр с национальным орнаментом Республики Кашада: белые ромбы на сине-зеленом.
Вот так-то. А вы говорите — инструкция…
Запястье жгло уже совершенно невыносимо. Я расстегнул застежку, снял браслет и аккуратно положил его на землю. Чертов прибор полыхал костром все время, пока я по-собачьи рылся в палой, густо просоленной песком листве и, чтобы не чувствовать себя законченным идиотом, вспоминал Кашаду. Браслет старался убедить меня: «Айвенго» здесь, я просто не вижу его, как Гамлет не видел папиной гени после третьих петухов.
И не зря.
Моя добыча оказалась куда как скромна, но, по крайней мере, стало ясно: ни я, ни браслет не сошли с ума, а объект не стая призраком.
Микрочип. Вот и все, что я нашел.
Нет, вру.
Назад к модулю я двинулся в обход, по удобной тропе. И нашел Оллу.
Даже не Оллу еще, а просто дрожащий, чудовищно грязный комочек, жалобно попискивающий в колючем кустарнике, она, судя по всему, давно уже запуталась там и сперва не сумела вырваться из цепких крючочков, а потом силы иссякли, рассудок затуманился, и девочке осталось только одно: умирать…
Лет десять, может, чуть меньше.
Бросились в глаза волосы: длинные, чуть вьющиеся, тепло-золотого цвета, почти как у Старшей в глубоком детстве, только очень грязные, слипшиеся: видимо, малышка провела в чаще несколько суток. Глаза тоже знакомые, я даже замер, когда увидел; редкие глаза: не синие, не серые, не зеленые, а всего понемножку, и все переливается.
