Евгения Белякова - Третья часть
'Возьми себя в руки'
'Но он… как он узнал? Неужели я теперь вообще никому не смогу доверять?'
'Значит, никому. Мы можем доверять только друг другу. Пока не поймем его план… и тогда все это закончится, обещаю'.
Гринер с минуту стоял, тяжело дыша, пока не успокоился. Все-таки, есть кое-что, способное его испугать. Вернее, кое-кто. Кендрик.
Гринер снова напрягся, но уже потому, что из спальни донеслись посторонние звуки.
Король взялся за рукоять меча и, подойдя к двери, толкнул ее носком сапога. Та без скрипа отворилась, и юноша увидел склоненную над кроватью спину старого слуги.
– Подзаткнут спустя рукава, но не расправят, – послышалось ворчание.
– Пьетро… – окликнул слугу король, отпуская оружие. – Оставь.
– Ваше Величество… – тот согнулся в поклоне, а, распрямившись, внимательно оглядел короля. – Выглядите очень уставшим. Как Ваш бок? Я позвал лекаря на завтра, а с собой он мне дал успокаивающий отвар, он снимет боль. Снимайте-ка верхнюю одежду, целый день ходили небось, и не сказали никому…
Пьетро продолжал болтать, охая и ахая при виде большого синяка на ребрах короля. Рассказал, что устроил любимого коня Его Величества как полагается, и хотел прислуживать королю на пиру, но Шольц отправил его к лекарю, как только узнал о ране Дориана. Беда была в том, что замковый врачеватель уехал к войску, помогать раненым в лазарете, разбитом на другом берегу, хороший лекарь, только суетливый, пришлось отправиться туда за ним, а он, наглец, отказался оставлять воинов…
– Правильно сделал, – Гринер поморщился: Пьетро бинтовал ему бок, наложив примочку. – Там раны куда серьезнее. А я не помру от синяка.
– Что Вы такое говорите, – со сдержанным ужасом ответил Пьетро. – Вы же король.
– Потому и говорю.
Слуга закончил перевязку, подхватил оставшиеся бинты и тазик.
– Ваше Величество, Вас что-то гнетет, уж простите мой длинный язык. Я могу помочь? Вы сам не свой.
Гринер вздрогнул.
– Все нормально. Позови-ка ко мне Шольца. И приготовь писчий прибор в кабинете, я напишу письмо. Сначала прибор… И найди Некса с Ферфаксом, пусть зайдут.
– За полночь уже, Ваше Величество, отдыхать-то когда будете… – покачал головой Пьетро, но покинул комнату.
Гринер надел длинную рубаху поверх штанов, и теплую накидку – несмотря на натопленный камин, в покоях было холодновато. Отправился в кабинет. Сел в кресло и уставился на белоснежный лист бумаги.
– Демоны дери, – выругался он, вскочил с кресла и пошел в приемную. Вернулся с мешком в руках, запихал его в ящик стола и снова принялся разглядывать бумагу.
Он так и не написал ни слова, когда пришел Шольц. Коротко кивнул дворецкому, похвалил за прекрасно устроенное пиршество. Старик сдержанно улыбнулся.
– Шольц, у меня к вам просьба. Но сначала вопрос. Скажите, корона ведь обеспечивает слуг, уходящих на покой?
Дворецкий если и удивился, то виду не подал.
– Конечно, Ваше Величество. Полная рента до конца дней.
– А у Пьетро, кажется, есть домик под… – король прищелкнул пальцами и Шольц подсказал:
– Верхним Тесом, сир. Там сейчас проживает его семья – дети и внуки.
– Пьетро долго и верно служил короне. Позаботься о том, чтобы, когда он завтра отправится на заслуженный отдых, ему было выплачено жалованье до конца месяца, плюс надбавка лично от меня, в размере… двухсот золотых. Пусть уедет прямо с утра, не задерживаясь.
Губы Шольца чуть дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но он лишь склонил голову.
– На завтра есть какие-то… события, на которых я должен присутствовать? – спросил король, устало потерев глаза.
– Торжественная церемония в Храме Древа, – стал перечислять дворецкий. – Раздача хлеба бедным, объезд лагеря, совещание городского совета, праздничный обед. И маркиз Этье просил передать, что завтра состоится заседание Казначейства.
– Что из этого я никак не могу пропустить?
– Церемонию в храме… – начал Шольц и замялся. – И, пожалуй, Казначейство… в связи с недавними событиями.
'Уже знают', – подумал Гринер. – 'Слухи разносятся быстро. Бароны с графами, наверное, были так напуганы, что не сумели сохранить в секрете то, что произошло на Совете'.
– Хорошо. Передайте маркизу, что я буду. Во сколько церемония?
– В десять утра, Ваше Величество.
– Хорошо. Пусть меня разбудят в семь, если сам раньше не проснусь. Все, идите.
Гринер просидел над письмом еще минут десять, но дальше строчки 'Возлюбленная моя королева!' не продвинулся. Сам он не знал, как короли пишут письма своим женам, а Дориан явно хотел бы сказать больше, чем было необходимо, и потому подсказывал с неохотой. Да и смысла отправлять послание уже не было. Зачем он попросил Пьетро приготовить бумагу, перо и чернила, Гринер не знал.
'Возможно, это Пьетро донес Кендрику… а, может, и не он. Но совершенно точно – он один из немногих, кого очень сложно будет одурачить, слишком долго он меня знает, почувствует перемены, станет подозревать… мы правильно сделали, что его отослали'.
'Угу', – только и ответил Гринер.
В дверь постучали, и король с облегчением откликнулся:
– Входите.
Проблема была еще и в том, что у него из головы не шли перепуганные лица Совета. И он честно признался себе, что страшится оставаться наедине с собой. А уж что будет, когда он отправится спать…
Вошли Некс и Ферфакс, один бледнее другого. Уселись в кресла, напряженно молчали, пока Томас не сказал осторожно:
– Ваше Величество… это было неожиданно.
– Я знаю. Что ты заметил, пока наблюдал из потайной комнаты?
Томас глубоко вздохнул. И, судя по выражению лица, решился говорить прямо, несмотря на опасность попасть в немилость:
– Страх. Вы нагнали на них страху, Ваше Величество. И если это было вашей конечной целью, то все замечательно, но смысла ваших действий я не понял.
– А тебе и не надо. – Жестко ответил король. – Пока не надо. Потом… посмотрим. Что еще?
Томас понял, что профессиональный и четкий ответ сейчас будет кстати и ровно стал перечислять:
– Бароны, все кроме Уилсонсона, были ошеломлены. Он тоже удивился, но меньше, наверное, потому что не ждал никаких наград за служение.
'Если это шпилька, Томас, то она прошла мимо', – раздался голос Дориана у Гринера в голове. Он ничего не ответил королю, кивнул Ферфаксу: 'Продолжай'.
– Гордойс выглядел обозленным, но хорошо это скрывал. Морринт часто смотрел на Гордойса, словно в поисках поддержки. Ольдверг вообще мало что понял, а Смерриль и Падуа глубоко задумались. Лиц графов я не видел, они сидели спиной ко мне, но позы были настороженные.
