Лис Арден - Алмаз темной крови. Книга 1
Несчастный любовник заметался как заяц в западне, Амариллис, не принимая во внимание обстоятельства, помирала со смеху… положение спас Арколь.
— Olalla — lalli — loassa… — за простейшим заклинанием быстрого сна последовал взмах длинных пальцев, сплетенных в магическом жесте — и почетный караул у конюшни был снят. Они взлетели в седла, разом дали шпоры… и решились передохнуть, лишь когда Эрмеллино был далеко за спиной. Путники остановились и, насколько позволял лунный свет, оглядели друг друга — рыжий мертвой хваткой прижимает к себе дорожный тючок, глаза-крыжовины таращатся с бледного лица, обрамленного холеной бородкой, Амариллис, взъерошенная, в криво-накосо застегнутой куртке (покинув Шаммах, она, несмотря на уговоры Арколя, предпочла южным одеяниям более практичные северные), и Арколь, в завлекательно распахнутой на груди рубашке, торчащей белым ухом из расстегнувшихся штанов… Спустя мгновение все трое дружно хохотали. Отсмеявшись, рыжий галантно поклонился нежданным спутникам, наконец-то получив возможность представиться:
— Ваш покорный слуга, Лорка Аригетто Гвардастаньо деи Верджеллези ди Сигинольфо, седьмой — и младший сын графа Манарди да Бреттиноро из Арзахеля!
— Ничего себе имечко!.. — восхитилась Амариллис, — Слушай, пока тебя к обеду зовут, жаркое не остывает? А если ты в колодец упадешь? Представляю: бежит кто-нибудь за помощью и орет: «Спасите! Помогите! Мессир Лорка Аригетто Гварилези…»
— Гвардастаньо. И прекрати придираться к чужому имени, это невежливо, — прервал ее Арколь.
— Конечно, лезть к девице ночью в окно куда как вежливее, — ехидно согласилась Амариллис, — и я не придираюсь, я просто беспокоюсь. А ну как колодец будет глубоким? Что тогда?
— Тогда будет вполне достаточно «рыжей отравы», — ухмыльнулся в ответ Лорка, — простите, но кто вы, оказавшие мне столь высокую честь, приняв в свое общество?
— Я — Арколь, а эта благовоспитанная девица — моя сестра Амариллис. Мы направляемся в храм Лимпэнг-Танга, дабы присоединиться к храмовой труппе.
— И в каком же качестве, позвольте полюбопытствовать?
— Амариллис — танцовщица, она обучалась в школе Нимы, а я — шут.
— Школа Нимы? да-а-а… повезло храмовой труппе. Но ты не похож на шута, мессир Арколь.
— Послушайте, — вмешалась в разговор Амариллис, — мы собирались выехать из Эрмеллино пораньше — не настолько, конечно, но что уж теперь… так давайте поедем наконец, что попусту на дороге стоять. Успеете наговориться, путь неблизкий.
— Благодарствую, но являться к богу вот так запросто, без приглашения — на это даже моей наглости не хватит, — с заметным огорчением ответил Лорка.
— Не скромничай, рыжая отрава, — услышав этот голос, путники как по команде повернули головы и увидели сидящего на межевом камне Лимпэнг-Танга; над головою бога мерцал целый рой светлячков.
— Смирение тебе не к лицу, паршивая овца из стада Бреттиноро. Судя по тому, как ты лазаешь в окна замужних дам, а потом удираешь по крышам, так из тебя может получиться неплохой акробат. Но мне ты нужен как вольтижер. Пока. А там посмотрим, может, Шонно и согласится поделиться своими секретами. Поспешите, дети мои, ибо я уже начинаю скучать.
… Остаток ночи они провели в дороге, потом остановились в какой-то деревушке, несколько часов отсыпались на сеновале, и, наскоро поев, снова отправились в путь.
Когда до сосновых боров близ Безымянного Хребта оставался день-другой пути, их нагнали уже знакомый по вещему сну Лиусс и какой-то незнакомый юноша — северянин богатырского сложения. Как пояснил по дороге фокусник, это был Орсон, будущий силач труппы; бывший подмастерье кузнеца ухитрялся во время работы выстукивать тяжеленным кузнечным молотом медно-звонкие мелодии, чем и приглянулся Лимпэнг-Тангу. Путь они продолжали уже впятером, обсуждая обстоятельства своего призвания и пытаясь строить планы…
Трень-и-брень и динь-дилень!
Прочь с дороги, ночи тень!
В ухе — пара колоколец
Благовестят новый день!
Дадли-ди и дидли-да!
Нам и горе — не беда!
Раскрывай глаза пошире —
Мы — артисты хоть куда!
Динь-дилень и трень-и-брень!
Как скучать-то вам не лень?!
Ну-ка, жизнь, давай вприпрыжку,
Наизнанку, набекрень!
Дидли-да и дадли-ди!
Сердце — мячиком в груди!
Мы за радостью поедем
Хоть по Млечному Пути!
Динь-ди-да и трилли-ли!
Мы на сцене — короли!
В нашей власти — смех и слезы,
Лучше — нету на земли!
Трень-и-брень и динь-дилень!
Прочь с дороги, ночи тень!
В ухе — пара колоколец
Благовестят новый день!..
…Когда они покидали храм Лимпэнг-Танга, отправляясь в свое первое путешествие, эту песенку, ставшую вскоре их гимном, горланил ее сочинитель — Лорка. Его спутники только диву давались: и когда это он все успевает? За несколько дней, проведенных в храме, он успел подкатить к Рецине и получить от нее изрядную взбучку, переключился на Криоллу — и был за шкирку вытащен из девушкиной комнаты ее разъяренным братом… После этого ему пригрозили отлучением от труппы, и взяли с него честное благородное слово, что спутниц своих он оставит в покое, отдыхая в их обществе только душой, тело же предоставит в распоряжение поклонниц.
Для легкомысленного бога Лимпэнг-Танг оказался даже чересчур предусмотрителен. Все, что могло понадобиться его артистам на первых порах — будь то посуда или костюмы, одеяла или сценический реквизит, сундук с приспособлениями для примитивной иллюзионной магии или провизия — все уже было сложено в две добротные повозки, запряженные парой выносливых коней. Вот чего он не дал своим детям вовсе — так это денег («Не моя епархия» — так он выразился о финансах); зато вручил лично Лиуссу здоровенный короб с семейством чистокровных нильгайских глузд: трехметровых змей с шипастыми гребнями, обладающих гипнотическими способностями и ядовитых, отныне они должны были защищать повозки артистов во время вынужденных ночных стоянок, а также охранять театральную кассу и ценное имущество (которые, впрочем, еще предстояло нажить…)
Что касается первоначального репертуара, то здесь Лимпэнг-Танг оказался весьма суровым критиком, да оно и понятно — второй возможности произвести первое впечатление у его труппы не будет, поэтому ей предстояло сразу же вцепиться публике в горло мертвой хваткой, дабы не отпускать ее до конца времен. Головокружительные полеты Шонно и Криоллы на сотворенных для них трапециях капризного бога не впечатлили; акробаты несколько приуныли, пока Шонно не вспомнил о придуманном им почти год назад номере, который отверг распорядитель иремского цирка. Брат и сестра облачились в привезенные с собою костюмы, имитирующие расцветку хищных кошек и словно обливающие тело от головы до пят, с помощью Орсона и Лиусса соорудили простую трапецию с несколькими свободно свисающими веревками и принялись выделывать такое… что скучающе посвистывающий Лимпэнг-Танг вытаращился на них, словно уличный мальчишка, и не поскупился на похвалы. Рецина получила высочайшее одобрение после того, как патрон соизволил скрестить с нею серпы смерти; Лиусс, Лорка и Орсон тоже пришлись ко двору. Арколь, как всегда невозмутимый, изобразил для собравшихся «Утро Властителя Шаммаха», заставив их хохотать до колик. И уже поздним вечером, когда на ступенях храма зажглось пламя светильников, согревающее все еще холодную темноту весенней ночи, пришел черед Веноны и Амариллис — одной петь, другой — танцевать. Надо сказать, что поначалу Амариллис, привыкшей к своему Хранителю мелодий, участие певицы показалось лишним, однако спорить с богом она не решилась. И правильно сделала. Потому что низкий, бархатных голос ведуньи трав (каковой была Венона до призвания) сыграл для ее танца роль драгоценной оправы… и зажег огонь страсти в глазах Лиусса…
