Макс Фрай - Книга Страха
Это прошло так же внезапно, как началось. Он снова остановился и, абсолютно забыв о баре, о бренди, все еще не думая, с животным ощущением "так надо" наконец-то потянулся к одеялу.
К одеялу.
К одеялу.
Но какие-то полметра между ними оказались длиннее, чем самые длинные полметра в мире, чем вся его идиотская командировка, длиннее, чем жизнь…
И только сердце держалось молодцом. Несмотря на дыру, через которую можно спокойно рассматривать легкие, оно ухало без перерыва, выталкивая с каждым «ухом» тысячи литров крови: вверх — вверх — вверх! Вязкие теплые волны мощно, упрямо бились изнутри о череп, заставляя его растягиваться все больше и больше! Скоро он заполнит собой всю комнату и разорвется, выбивая окна и корежя стены! (Так вот что чувствует воздушный шарик…)
Он так устал, что на последнюю пару миллиметров его уже не хватило. Он почти ощущал прохладную ткань, за которой скрывалось избавление, но не мог… не мог… не мог заставить себя схватить и отбросить — и освободиться.
Когда он понял, что не сделает этого никогда, сердце успокоилось, руки перестали дрожать. Он отошел от кровати и, вспомнив о бренди, шаркая поплелся на кухню. Он никуда оттуда не уйдет. Он будет пить и ждать. И ждать. Одно из двух: либо она завоняет, либо она придет. И ждать.
Внезапно ноги подкосились, и он осел на колени. Он даже не огорчился. Покорно оглянулся на складку и жалобно пробормотал:
— Ну что я тебе сделал?
Это было несправедливо: он — хороший парень, примерный семьянин, отличный работник. Он вкалывал неделю, чтобы другим жилось легче, а он вкалывал. Далеко от жены, от дома, от всей планеты! Он скучал по жене, очень скучал! И еще он устал. И сейчас, вместо того чтобы спать в своей постели (а разбудит его Сьюзи, обнаженная, забравшись к нему под одеяло… рвотный позыв), он сидит на ковре и с ужасом смотрит на собственную кровать.
— Ты там? Ну скажи мне. Пожалуйста. Я очень тебя прошу! Ты там?! Ты там?!! Сука!!! Тварь! Тварь! Астматичная тварь, куда ты делась!!! Где ты?!! Где ты?!! Сука!!! — И разразился воем: — Вэ-э-э-э-э!
Рот перекосило, язык попытался вывалиться, глаза закатились, он схватил себя за волосы, а руки — словно ветки — корявые и сухие, и он еще громче принялся за свое "Вэ-э-э!", вкладывая в него всю душу, всю боль и обиду:
— Вэ-э-э-э-э! Вэ-э-э-э-э! Вэ-э-э-э-э!
Он старательно отводил нижнюю челюсть влево и косил глазами вверх и вправо, он принялся раскачиваться в такт своему вою, шлифуя, доводя до совершенства, любуясь:
— Вэ-э-э-э-э! Вэ-э-э-э-э!
От этого становилось жутко, хотелось выскочить из себя и удрать, исчезнуть! Исчезнуть, оставив здесь юродивую смесь скрюченного тела и воя. И пусть заберут санитары, упрячут в больницу с сумасшедшими, пусть колют и связывают по рукам и ногам, но это "Вэ-э-э!" помогало заслониться от другого — настоящего — ужаса. Ужаса, рядом с которым даже ядерная война — детские страшилки на ночь. Ужаса сомненья: это кто под одеялом?
Щелкнула входная дверь — и вой оборвался. Теперь он ощущал себя не корявым деревом, а сжатой пружиной. Он тихо встал и напряженно прислушался. В глазах нет и намека на истерику.
— Любимый, ты спишь?
Какой-то неуют: то ли разочарование, то ли "так просто тебе не отделаться…".
В три прыжка он добрался до нее, схватил за волосы и несколько раз приложил головой о косяк.
Подхватив обмякшую женщину, вернулся в спальню, отбросил одеяло, стряхнул на пол пижаму и халат, положил тело и снова накрыл.
— Привет от Рахели.
Минут через десять, подливая в свежесваренный кофе тот самый бренди, он поверил, что все наконец-то закончилось. Его не волновало ни его неожиданное вдовство, ни кровь и мозги, обильно разбрызганные по стенам и окончательно изгадившие ковер, ни будущее объяснение с полицией. Он был спокоен: теперь он точно знал, что там — на кровати — под чертовым одеялом — его мертвая жена Сюзанна.
СВЕТЛАНА ДИЛЬДИНА
MONSTERA DELICIOSA
Тишина в коридоре напряженная: вот-вот шаги раздадутся, звук отразится от стен, заполняя собой пространство. Снаружи темно. Если прижаться носом к холодному стеклу, можно увидеть силуэты домов, зеленый огонек такси промчится по улице — люди торопятся в уют квартир, глупый и ласковый.
Скоро придут и за Лилией, а пока она стоит одна в полумраке, прислушиваясь к каждому шороху. Внизу караулит растение с огромными резными листьями. Стоит лишь зазеваться, и никогда не вернешься домой. А Лилии всего тринадцать, ее ждут родители и младший брат, надоевший безумно, но все же родной.
Monstera deliciosa. Лилия выучила это название, помнила днем и ночью, как имя злейшего врага. "Красивое вечнозеленое растение, относящееся к лианам, — так гласил справочник. — Соцветие у монстеры — початок из мелких беловатых цветочков. Плоды имеют фиолетовый цвет и образуются почти через год после цветения. Они съедобны, по вкусу напоминают ананас, но недозревший плод нельзя пробовать на вкус, так как можно получить ожог слизистой рта".
За последний месяц монстера съела двух малышей из подготовительного класса. Лилия порывалась рассказать об этом следователям, но ее заперли дома и заставляли пить таблетки и вяжущие травяные настои, "от нервов".
Тогда она притворилась паинькой и о монстере говорила только младшему брату. Пусть сплетничает, ему все равно не поверит никто.
Лилия ненавидела свое имя. От него веяло дряхлостью, запахом дешевого цветочного мыла, шуршанием юбок и жестких кружевных шалей. Дамы, которых звали так же нелепо и старомодно, сидели в беседках под крошечными зонтиками, пили кофе из чашечек китайского фарфора и улыбались выцветшими улыбками. Проходили дни и месяцы, беседку то обвивал плющ, то засыпало снегом, а дамы сидели и улыбались, с каждым днем становясь все более блеклыми, позолота с их губ и вееров осыпалась, а шали и юбки начинали пахнуть нафталином.
Потом в доме появилась та, в честь кого девочка и получила имя. Тетушке было не меньше семидесяти, она была сухой, чахлой, но умирать не желала. Устроившись на оттоманке, листала журналы мод, словно могла вернуть себе молодость и привлекательный вид.
С пожилой родственницей в дом пришло умирающее время, патина на вещах и словах.
А еще тетушка принесла с собой страх.
"Я боюсь растений, — говорила она, озираясь по сторонам, будто ждала, что вот-вот из угла или стены протянутся зеленые плети побегов. — Они населяли землю задолго до человека, они чужды человеку во всем. Я боюсь жить одна: они шепчутся за окном, трогают стекло. И следят, следят за всеми…"
