Владимир Ленский - Прозрачный старик и слепая девушка
— Как ты думаешь, у нее есть душа?
— Так же, как у любого другого живого создания, — ответил брат. — У дерева, у цветка, у какой-нибудь птички.
— Она могла бы нас сожрать, — задумчиво молвила Софена.
— Нас — вряд ли, но какое-нибудь более мелкое животное... Рыбу или зверька... Или даже ребенка.
— Опасная, — с восхищением вздохнула Софена и улеглась на сырую траву.
Высоко над ней в небе проплывали легкие облачка, подкрашенные розовым и золотистым. Солнце посылало из-за горизонта своих первых лазутчиков. На секунду мир замер, погруженный в ласковую серость, а затем внезапно, причиняя боль глазам, вспыхнул мириадами разноцветных огоньков: всякая капля росы загорелась оранжевым, багровым, желтым, лазурным. Длилось это очень недолго: уже второй луч высушил росу, а третий широко разлился по лесу, принося с собой благоухание утренней листвы и торжествующий, оглушительный хор проснувшихся птиц.
Роол спустился к ручью, принес воды и развел маленький костер, чтобы согреть питье. Он неторопливо резал копченое мясо и лепешки с тмином, и Софена, всегда голодная, точно дикий зверек, уже раздувала ноздри, готовая наброситься на еду.
И все же девочка медлила, стараясь продлить эти минуты: блаженное лежание на сырой траве, примятой телом русалки, белоснежные, новенькие облачка на утреннем небе, шевеление зеленых ветвей в лесной вышине. Всем своим чутким юным существом Софена понимала, что наступили лучшие мгновения жизни, что ничего прекраснее и полнее уже никогда не будет.
Она громко застонала и, изогнувшись, посмотрела на брата с земли, так что он предстал ее глазам перевернутым.
— Вот таким я увидела тебя впервые, — сказала она.
— Не будь дурочкой. — Он махнул ножом, показывая, что завтрак готов. — Никто не помнит дня своего рождения.
— Только не я, — возразила она. — Я помню все.
— Просто потому, что я тебе рассказывал.
— Мне никто не рассказывал! — Софена перевернулась на живот. Ей не хотелось спорить и она могла бы уступить в любом вопросе, но только не в этом. — Вот, например, плащ у тебя в тот день был синий. Верно?
— У меня почти все плащи синие.
— Ну ладно... — Она призадумалась. — Ты так спешил, что взял сапоги не глядя, и у тебя оба были на правую ногу, из разных пар. Ну что? Об этом-то ты мне не рассказывал?
Роол вдруг улыбнулся — не обычной своей юношеской улыбкой, озорной и открытой, но растерянно, едва ли не по-стариковски.
— Поверишь ли, Софена, — сказал он, проводя ладонью по лицу, — я ведь этого не помню. Может быть, и было такое, чтобы оба сапога на правую ногу. Или на левую. Я не помню.
— А я помню, — сказала она, как бы ставя точку.
Ее испугало выражение лица брата. Таким он еще не был.
Взрослым. Чужим.
Наваждение скоро прошло, особенно после того, как они умяли завтрак, загасили костер и углубились в чащу, чтобы настрелять уток. Собаки у них не было, так что они сами лазили в заросли и в ручей и вернулись в усадьбу совершенно мокрые, пахнущие тиной.
Даже по прошествии многих лет запах тины заставлял Софену вспоминать тот день. Самый прекрасный, неповторимый день ее жизни.
Кое-что о своем брате Софена рассказывала друзьям по Академии. Сперва Гальену, а потом, когда отношения с ним зашли в тупик и там оборвались самым жалким образом, — то Аббане.
— Давно хотела тебя спросить, — осторожно заговорила Аббана, когда подруги уединились в беседке, чтобы вволю посплетничать о новенькой студентке, об Эгрее, о магистре Даланн и вообще обо всех новостях. — Помнишь, ты говорила о своем брате?
— Разумеется, — отозвалась Софена. — Я помню все.
— Что с ним случилось?
— С ним? Ничего. — Софена небрежно повела плечами и поджала губы.
Ее глаза рассеянно бродили по листьям винограда. Желтые пятна солнца прыгали по лужайке, выстриженной перед входом в беседку.
— Он меня предал, — сказала наконец Софена. — И хватит об этом.
Аббана почувствовала, как сжимается ее сердце.
А Софена повернулась к ней и улыбнулась, так ласково, точно перед ней была маленькая сестренка, случайно сказавшая глупость.
— Ничего страшного, — мягко проговорила Софена. — Да это теперь и неважно.
— Как ты думаешь, — начала Аббана, — этот ее телохранитель, этот Элизахар, — кто он на самом деле?
— А кем ему быть? — Софена опять пожала плечами. — Телохранитель.
— Нет, он странный. Высказывает суждения об искусстве.
— Ну, и что тут странного? Здесь все высказывают какие-нибудь суждения.
— Ты понимаешь, что я имею в виду! — настойчиво повторила Аббана.
Софена посмотрела на нее еще ласковее.
— Нет, не понимаю.
— Я думаю, он в нее влюблен. — Аббана чуть понизила голос.
— Разумеется, — многозначительным тоном произнесла Софена. — Разумеется, он в нее влюблен. А она этого не видит.
— Она не может видеть. Она слепая.
— Я хотела сказать: не чувствует. Он для нее — просто предмет обстановки. Она даже не подозревает о том, что у него могут быть какие-то чувства. Я думаю, дело обстоит именно так, — заявила Софена. — И никак иначе. Иначе просто быть не может.
— Почему?
— Было бы нелогично.
Обе помолчали, обдумывая ситуацию. Наконец Софена обняла подругу за плечи.
— В конце концов, какое нам дело до чужих любовных проблем, когда у нас имеется собственная?
Аббана прижалась головой к груди Софены.
— Какая ты теплая, — вздохнула она. — В конце концов, я вообще не уверена в том, что мне нужен какой-то мужчина...
Софена провела ладонью по ее волосам.
— Может быть, мужчины и не нужны — ни тебе, ни мне, — проговорила она сквозь зубы, — но они должны знать свое место.
— Оставь ты это, — попросила Аббана.
— Не могу.
Аббане вдруг расхотелось спорить.
— Ладно, — пробормотала она, — делай что хочешь... все равно. Правда.
— Вот и хорошо, — сказала Софена. И вдруг замерла.
Аббана ощутила напряжение подруги и сразу насторожилась.
— Тихо, — еле слышно выдохнула Софена.
Обе застыли, стараясь даже дышать потише. В крохотную щель, которую оставляла им густая листва, видны были магистр Даланн и магистр Алебранд. Сейчас, когда они стояли бок о бок, их очевидное сходство бросалось в глаза сильнее обычного.
Аббана внезапно подумала о том, что прежде никогда не видела обоих магистров вот так, рядом друг с другом. Они как будто избегали сходиться вплотную, чтобы узы их родства не выглядели такими заметными.
«Интересно, почему? — мелькнуло у Аббаны. — Стыдятся они этого родства, что ли? Конечно, внешность — не ахти, гордиться нечем, но ведь они в этом совершенно не виноваты. Мало ли кто каким уродился. Бывают, например, карлики или горбуны... Впрочем, они как раз и есть — горбуны и карлики».
