Доронин - Черный дeнь 2 40 дней спустя
Упорно отказывается от мяса. Ну, ничего. Сумею ее убедить.
День 29
Прошлой ночью (или днем, я сбился со счета) это был последний раз, когда я слышал от нее связные предложения. Она не говорит, даже когда я к ней обращаюсь. Может только кивнуть или покачать головой, и редко-редко когда выдавит из себя пару слов, а потом снова молчит. Почти все время проводит, сидя на кровати и глядя то в пол, то в потолок. Сердце кровью обливается. За что нам это? Что мы такого сделали?!
(Хотите знать, что она мне тогда сказала? «Даже если ты последний мужчина на Земле, не буду с тобой. Провались, сволочь»).
Вот тварь. Думает, чистенькая такая, а я зверь, чудище долбанное. Ничего, я ее низведу до своего уровня. Есть одна идейка: приготовлю гуляш, мелко накрошу и пожарю вырезки. Скажу — «крысятина», и съест как миленькая.
Забавно. Аж руки трясутся от волнения.
День 40
This is the end.
Я болен. Наверно, вода. Неужели так быстро проявилась лучевая болезнь? Жар не спадает, строчки плывут перед глазами, не могу держать ручку. Думаю, это случится при любом раскладе, даже без моего участия. Но я хочу сделать это сам.
Чего ради я вообще пишу? Для археологов новой цивилизации, которые откопают наши кости?
Нет, мое послание из гроба не для них. Я пишу только для себя — отчет о проделанной работе. Пусть это будет единственное произведение, которое я закончил. Летопись необычного конца заурядной жизни.
Я благодарен ей — она помогла разобраться в себе. Открыть новые стороны. Я стал сильнее. Жаль, что встретились мы слишком поздно.
Даже не знаю, сколько градусов ниже нуля. Но разве это что-то меняет? Один хрен мы обречены. Если здесь под землей такое, представляю, что наверху.
Сегодня все должно закончиться. В обойме как раз два патрона. Я ведь должен был убить ее. Открыл дверь, наклонился над ней, поцеловал. Даже сейчас она такая красивая. Мне показалось, что она улыбнулась, хотя ясно, что не мне. И я понял, что не смогу. Оставил ее там. Ей придется умирать от жажды, она не сможет даже выйти из комнаты. Бедняжка.
С другой стороны, все к лучшему. Такая смерть искупит любой грех. Ее ведь угнетает что-то кроме нашей общей беды. «Неправильно жила» — уж не знаю, какой смысл она вкладывала в эти слова.
Все тело горит, в горле как будто трут наждачной бумагой. Но на душе радостно. Никогда раньше так себя не чувствовал. Всегда что-то мешало мне быть счастливым, даже когда у меня вроде бы было все. А теперь — чувство освобождения. Словно больной зуб вырвали.
Она спасется. Какой бы ни была ее вина, она все сполна искупила. Пусть ступает с миром. Да сам Христос не испытал десятой доли такого. Он умирал всего день, а мы тут гнием уже полтора месяца, и с самого начала знаем, что наши страдания никому не нужны и никому не помогут. Богохульство? Мне уже нечего терять. Какой там на фиг ад — я уже в аду. Глубже этой бездны нет ничего.
Пора уходить.
Вспоминаю, что забыл закрыть ей дверь. Ну и что?
Почти ничего не вижу перед собой.
До чего же у нее красивый голос… Жалко, давно со мной не разговаривала.
Ты была права, солнышко. Выход есть, и я им воспользуюсь. А ты оставайся. До скорой встречи.
Чем дальше, тем меньше верю, что это произошло на самом деле. Это сон. Сейчас нажму на спусковой крючок, и все закончится.
*****
Решиться на это было трудно. Она понимала, что здесь внизу верная смерть от голода, но подсознание говорило, что умирать зажатой между плитами в узкой щели еще хуже. Но на этот случай у нее был пистолет.
Чем дальше она ползла, тем уже становился лаз. Оказалось, даже хорошо, что она так исхудала за эти дни. То и дело ей казалось, что стенки приходят в движение и смыкаются как пресс. Но еще можно протиснуться вперед, хоть для этого пришлось бы оставить на острых краях лоскуты кожи и клочья волос.
Может, надо было снять ватник? Вдруг зацепится? Но если снимешь, долго ли сможешь протянуть, если наверху не найдется замены?
Она сможет, она хрупкая… Особенно теперь.
И вот она выбралась.
Первые же секунды наверху оказались кошмарным откровением. Это тоже был ад на земле, только новый круг. Часы показывали одиннадцать дня, но кругом было темно, как в полночь. Неба не было. Вместо него над головой снова нависли низкие своды подземелья.
Внизу тоже было холодно, но тамошний холод не шел ни в какое сравнение с поверхностью. Кроме жуткого мороза тут был еще ледяной ветер, от которого хотелось забиться обратно в вентиляционную шахту. И все же она пересилила себя и двинулась вперед, где ей померещились слабые отблески света. Лучше умереть здесь, чем там, внизу.
Глава 4. Дозор
Выл усиливающийся ветер. Это был единственный голос безмолвных руин, он то свистел, то рокотал, то завывал в пустых домах.
То, что раньше было городом, тонуло в сером снегу. Полутораметровым слоем снег покрывал улицы, дворы, тротуары. В естественных оврагах тот слой превращался в трехметровый. К счастью в Академгородке не было рытвин и расселин, которыми покрылся асфальт центральных районов города после наземного взрыва. Опасаться можно было разве что открытого канализационного люка.
Частокол выщербленных темных домов-утесов обрамлял ущелье бывшего проспекта. Два человека, пригибаясь, словно идущие в атаку солдаты, брели по проспекту у самого тротуара, обходя снежные бугры автомобилей. Тут было безопаснее всего. Возле домов есть риск напороться на острый обломок; к тому же порой с крыш — или верхних этажей тех строений, где крыш не осталось — сходили натуральные лавины, и срывались куски шифера.
Каждый день, шесть раз, таким образом проходила смена караула. Выбравшись из Убежища через запасной выход на пустыре, часовые добирались до точки своим ходом. Вездесущий «режим радиационной защиты» заставлял обходиться без разводящего. Глупо было подвергать кого-то из руководства облучению только затем, чтоб тот проследил, как они дойдут до поста. Куда им деваться с подводной-то лодки?
Надо было пройти пятьсот метров. Первые пять минут они держали путь в правильном направлении. Вдали показался новый берег. Место, где остановилась вода.
Они знали, что Обского моря больше нет. На большей части исчезнувшего водохранилища раскинулось огромное болото, которое с наступлением холодов покрылось коркой льда, а сама Обь, скованная метровым ледяным панцирем, стала значительно шире.
Удар цунами разрушил или подмыл фундаменты всех зданий на расстоянии ста метров от береговой линии.
![Алексей Доронин - Сорок дней спустя [litres]](/uploads/posts/books/100815/100815.jpg)
