Кэтрин Куртц - Святой Камбер
Синхил открыл глаза и увидел, что Келлен протянул потир Джорему, поклонившемуся и отпившему глоток. Затем Келлен повернулся, чтобы взять с алтаря другую чашу, и начал обходить собравшихся, подавая причастие. Джорем прислуживал, давая каждому отпить из чаши, которую держал, и каждый раз вытирая ее край.
Слухи оказались правдой. Синхилу говорили, что иногда михайлинцы причащаются, нарушая обряд, но он думал, что так делается только в самом Ордене. Здесь же присутствовали и те, кто не был михайлинцем, и даже не монахи — Камбер, Райс, Гвейр и другие миряне; они принимали причастие наравне с членами Ордена.
Но не время размышлять об этом. Пора уходить, пока его не обнаружили. Если все дело только в необычном способе причастия, королевская бдительность чрезмерна.
Синхил огляделся, убедился, что никто не появился поблизости, и вдруг увидел надвигавшуюся тень. В испуге он втянул голову в плечи, бежать было поздно. Высокая фигура Келлена загородила луну, взгляд главы михайлинцев пригвоздил Синхила к месту, он чувствовал себя птицей, угодившей в силок.
— Вы могли открыто присоединиться к нам, Государь. — Голос священника был совсем не сердит. — Вам незачем было стоять в темноте и холоде. Все братья во Христе — желанные гости у Его престола.
Синхил в замешательстве даже пальцем пошевелить не мог, только видел и слышал. Слева от отца Элистера в полосе света возник Джорем, скрипели ремни — кто-то развязывал полотнище входа в шатер, Джебедия и Джаспер Миллер отбрасывали парусину. Он оказался перед участниками полночной мессы.
Щеки заливала краска стыда. Король попался, как воришка на месте преступления. Что они подумают? Как поступят с ним?
Прерывая мучительные переживания, чьи-то крепкие недобрые руки ухватили Синхила, подталкивая, повели вперед, к собравшимся в середине шатра.
Перед алтарем он опустился на колени, пристыжено опустив голову и закрыв глаза. Синхил слышал, что Келлен и Джорем продолжают раздавать причастие, доносились негромкие реплики на латыни, смотреть на обряд он не решался. Перед лицом Господа нарушил совершение священного таинства, оскорбил чувства верующих, поймали, как злоумышленника, — и все он. У Синхила комок встал поперек горла, когда кто-то — а это был Келлен — остановился перед ним.
— Ego te absolve, Синхил, — позвал голос. Он почувствовал свет над своей склоненной головой. — Добро пожаловать, — продолжал Келлен мягко. — Разделите ли с нами причастие в утро битвы?
Синхил открыл глаза, но не отважился поднять их выше колен Келлена.
— D-Domine, non sum dignus, — удалось выдавить в ответ.
— Ты навеки священник, — прошептал Келлен.
Король вздрогнул, но, в страхе подняв глаза на Келлена, увидел в ледяных глазах тепло и ласку, то, что накануне он открыл для себя в этом человеке.
Келлен взял кусочек просфоры и протянул Синхилу.
— Corpus Domini nostri Jesu Christi custodiat animam tuam in vitam aeternam, — Келлен умолк и опустил святой хлеб в дрожавшую руку Синхила.
Тот кивнул, не в силах вымолвить ответ, и поднес руку ко рту. Этот обычный хлеб был самой чудесной вещью из всех. Переполняемый чувствами, он опустил просфору в рот.
Рядом появился Джорем с чашей.
— Sanguinis Domini nostri Jesu Christi custodial animam tuam in vitam aeternam, — произнес Джорем.
Когда он подносил чашу к губам Синхила, тот наконец поднял глаза и не увидел в сыне Камбера ни тени гнева или недовольства. С глотком вина воспарила душа Синхила. Он склонил голову и на несколько секунд впал в забытье.
Все остальные поднялись и поклонились королю, прощаясь. Когда Синхил вернулся к действительности, Келлен и Джорем складывали алтарь и разоблачались. Слева, наклонившись к нему, сидел Камбер, а Райс молча стоял рядом. Четверо оставшихся в шатре исподволь изучали Синхила.
Поднимаясь, король нерешительно их оглядел.
— Я проходил мимо и услышал голоса, — он запоздало извинялся. — Я не мог заснуть. Не думал, что в столь ранний час у кого-то могут быть дела.
— Священники отслужат короткую мессу для солдат, — неопределенно произнес Камбер. — Существует обычай, что командиры слушают мессу раньше остальных, если не заняты приготовлениями к битве.
— Я и не знал, — пробормотал Синхил.
— Вы не спрашивали, — ответил Камбер. — Мы не догадались, что вы захотите послушать мессу, а то пригласили бы вас. Однако вы, судя по всему, хотели бы присутствовать на службе вашего личного капеллана.
— Я не собирался подглядывать, но…
— Но Его Величеству было очень интересно, — сказал Келлен, поворачиваясь и пристально глядя на Синхила. — А когда он увидел, что это михайлинская месса, деринийская месса, он побоялся самого худшего.
Он сложил ризу и начал снимать стихарь.
— Ваше Величество удивлен или разочарован?
— Разочарован? — Синхил обиженно взглянул на полураздетого священника. — Причащаться подобным образом… это… это было. Боже мой, Элистер, я думал, хотя бы вы поймете!
Келлен, оставшийся в нижнем белье, теперь одевался в кожаный костюм и кольчугу.
— Праведные слова, Синхил. Но вы ожидали чего-то большего? Неужели преступного осквернения этого величайшего таинства, несмотря на единство нашей веры? Может быть, вы надеялись на это как на повод порвать с расой Дерини и успокоить свою совесть?
— Что? — Синхил был потрясен.
— Значит, я прав? — упорствовал Келлен.
— Да как вы смеете! — вскричал Синхил. — Вы… больше всех остальных вы виноваты в моем теперешнем состоянии!
— Это вы виноваты в своем состоянии! — вмешался Джорем. — Вы произносите благочестивые речи, но ваши действия говорят об обратном. Никто не принуждал вас к тому, что вы совершили.
— Никто не принуждал? Да как я, наивный священник, сорок три года знавший лишь монастырскую жизнь, мог отказаться. Вы и Райс вырвали меня из обители против воли, отняли жизнь, которую я любил, и отдали людям, еще более жестоким, чем вы сами!
— С вами плохо обращались? — спросил Келлен. — Вам причиняли боль?
— Физическую — нет, — прошептал Синхил. — Да вам и не требовалось этого. Вы были настоятелем одного из самых могущественных и уважаемых Орденов в этом мире. А Камбер, он и есть Камбер. Что тут еще можно добавить? А потом еще Целитель, — он указал на Райса, — и мой брат во Христе отец Джорем, велевший мне «пасти моих агнцев», и архиепископ Энском, примас Гвиннеда. И даже ваша застенчивая, невинная дочь, Камбер. О, как она предала меня! И все вы говорили, что моей священной обязанностью было оставить священное призвание и принять нежеланную корону!
