Кирилл Кащеев - Донгар – великий шаман
– Пришли уже. – Пукы свернул в сторону от реки, продрался через невысокие заросли сосен и остановился на голой пустой площадке.
Жрица замерла у него за плечом, тяжело переводя дух и озираясь по сторонам.
– Ты что это – подшутить надо мной вздумал, мальчишка? – тон ее стал неприятным.
Пукы засмеялся – здорово, что он может хоть чем-то ее удивить, – и, упав на корточки, всадил нож прямо в снег. Плотно сбитый снежный пласт отвалился в сторону. Под ним мелькнуло дерево. Пукы принялся торопливо счищать снег. Обнажились хорошо очищенные лесины.
– Ну-ка! – скомандовал самому себе Пукы, берясь за край. Жрица вцепилась рядом – крепко сколоченная деревянная крышка отлетела прочь, открывая глубокую темную яму. Жрица опустилась на колени и сунула голову внутрь. Ее длинные голубые с проседью волосы свесились вниз, обнажая худую старушечью спину в коричневых пигментных пятнах с торчащими, как у скелета, позвонками. Пукы уставился в снег – ему вдруг стало неприятно.
Жрица длинно присвистнула. Пукы вымученно улыбнулся – он знал, что она там увидела. Рыбу – сушеную и мороженую. Мешки с порсой. Покрытые наледью оленьи туши. Берестяные туеса с тюленьим жиром, выменянным на ярмарке у поморов.
– Раньше у нас обычный амбар был. На сваях, – чтобы разбить повисшее молчание, пробормотал Пукы. – Яму Орунг в конце Дня придумал – когда слухи про отморозков пошли. А старики и ухватились. – О том, как он сам злился на Орунга с его придумками, когда пришлось всем паулем ту яму в мерзлоте прорезать, Пукы умолчал.
Жрица поглядела на него через плечо.
– Да, парень… – странным тоном протянула она. – Талантливый у тебя род. Даже жалко. – Она поднялась, отряхнула руки от налипшего снега и, не повышая голоса, скомандовала:
– Загружайте!
– Чего загружать? – не понял Пукы.
– Это она не тебе, парень, – хмыкнули за спиной.
Пукы оглянулся. Они все были здесь – и стражники, и сани обоза с запряженными оленями. Как они очутились так близко, как шли за ними, что он не увидел и не услышал! Пукы вдруг ощутил прилив жгучего стыда – прав Аккаля, он и впрямь сопливый-слюнявый. Ни на что не годный.
Его толкнули. Пукы сел в снег. Закрывающий амбар большой деревянный щит сбили парой ударов топора – Пукы протестующе пискнул, но на него не обратили внимания. Кто-то из стражников спрыгнул в яму – и наверх потянулись куски мороженых туш, мешки и туеса.
– Кажется, все, – кивнула жрица, оглядывая доверху набитые сани и разоренное хранилище. В истоптанном снегу валялись выломанные доски, припорошенные просыпавшейся из мешка порсой и мелкими сколами мороженого мяса. Она обернулась к Пукы, все так же сидевшему в снегу, и повторила: – Талантливые твои люди. Сообразительные. Такой амбар отморозки бы не нашли. И я бы не нашла. – Она вдруг криво усмехнулась. – Если бы ты не показал.
Ответом был дружный хохот стражников.
Пукы с коротким вскриком сорвался с места и кинулся к яме. Рухнул на колени у края, точно как жрица свесил голову вниз… Амбар пуст. Совершенно, гулко пуст. Ни мяса. Ни порсы. Ни туесов.
Он поднялся, устремив на жрицу ошалелый взгляд.
– Но вы же обещали, – одними губами прошептал мальчишка, – что не все заберете!
– Я бы так и сделала, мальчик, но, видишь ли, жрица-наместница категорически приказала… Ты знаешь, что такое «категорически»? А впрочем, откуда тебе… Велела оставлять часть припасов только тем, кто сразу сдаст все. А если кто оказывает сопротивление – выгребать подчистую. Чтоб неповадно было. Ты же понимаешь, я не могу нарушить приказ. Нельзя идти против своих, – с издевательской наставительностью сказала жрица.
Стражники снова захохотали.
– Вы обещали! – почти не слыша, что она говорит, только понимая, что проклятая старуха обманула, обманула, обманула, закричал Пукы.
Жрица прижмурила круглые глаза, как сытая тигрица, желающая поиграть.
– Ну, раз обещала… – Она рывком сдернула с саней один небольшой мешочек с порсой. Тот упал и лопнул по шву. Белый порошок струйкой посыпался в истоптанный снег. – На! Оставляю. Хочешь – сам ешь, хочешь – с чукчами своими делись. – Она легко вскочила на передок саней. – Трогай!
Позвякивая колокольчиками, олени неторопливо тронули сани. Заскрипели полозья.
– Мы – хант-маны, – тихо прошептал Пукы и свернулся в снегу, прижимая руки к животу. Внутри болело, будто воткнули копье. Хотелось только одного – чтоб его нашли отморозки. Нашли и съели. Чтобы никогда не пришлось возвращаться в пауль.
Снег заскрипел снова. Пукы задохнулся – сумасшедшая дикая надежда окатила его щекочущей волной холода. Жрица вернулась! Это была шутка! Злая, жестокая, но всего лишь шутка! Пукы вскочил.
Перед ним стояли жители поселка. Впереди всех – шаман, а рядом с ним – Орунг. Лицо брата было белее окрестного снега.
Свиток 9
Про то, как Пукы едва удается избежать жестокой расправы
– Да что вы его слушаете! Правильно он сделать хотел, как же! Порки он испугался! За зад свой тощий! – Пронырнувший между ног охотников Аккаля с размаху пнул стоящего на коленях Пукы.
Покорно и равнодушно, как неживой, Пукы завалился на спину. Вес его собственного тела больно придавил связанные за спиной руки. Почему-то он вовсе не чувствовал ни боли в затекших запястьях, ни ломоты в груди, где по нему прошлись кулаки охотников – прежде чем Орунг прыгнул и накрыл его собой. По-настоящему мешал только напрочь забитый нос и жар во всем теле, опять – в который раз – предвещавший долгую болезнь. Вот этого сейчас и не хватало! Скорчившийся в кругу людей Пукы громогласно чихнул – раз, другой, третий… Не помогло. Лишь Аккаля еще разок замахнулся на лежащего ногой:
– Расчихался тут, сопливый-слюнявый!
– Прекрати, Аккаля! Убью! – мечась за спинами у оттеснивших его взрослых охотников, закричал Орунг. В голос выла мать.
Цепкая старческая лапка юрким соболем метнулась вперед – и ухватила Аккаля за плечо. С неожиданной силой шаман отшвырнул мальчишку от его жертвы – прямо в толпу.
– Совсем одичали, хант-маны, мальчишка в собрании охотников говорит и делает. – Шаман обвел людей тяжелым взглядом.
– Может, мой сын и мальчишка. – Отец Аккаля, такой же кругленький и толстенький, как сынок, поднял того на ноги. – Но я-то охотник…
Пукы, так и оставшийся лежать на спине, невольно дернулся. Вот уж кто молчал бы! На охоту отец Аккаля давно уже не ходил, предпочитая возить добытые другими шкурки на обмен. И еще каждый раз приговаривал, что весь пауль должен быть ему благодарен – вон он как ловко меняет! Пукы считал, что благодарностью можно и не утруждаться – хватит и того, что добрая четверть выменянного оседала в сумьяхе семейства Аккаля. И это был тот редкий случай, когда Орунг соглашался с братом. Орунг… Пукы постарался незаметно повернуть голову, ловя в толпе лицо брата.
