Олег Лукьянов - Кладбище демонов
Как ни старался Сэт, он не мог ни осознать себя, ни вспомнить большего. Но те воспоминания, которые он вновь пережил, указывали, что он хотел спасти людей, и шел к этому иным путем, расходящимся с законами Правительства… Конечно если он не притворялся, чтобы произвести впечатление на Сандру.
Сэт сейчас предпочел верить в первый вариант: если предпринимать столь переломные действия, которые у него были на уме, то необходимо полностью верить в свою "святую" миссию…
— Отдохнул? Теперь пошли, нам необходимо добраться до "Левиафана" раньше, чем его вновь поднимут в воздух.
"Сейчас, или никогда".
— Прости, Сандра, — сказал Сэт, — но я не могу…
Начавшая было движение, девушка замерла, повернулась к нему, спросила удивленно:
— Что такое?
Сэт опустил глаза. Пытавшаяся разобраться девушка подошла ближе и тогда, рука Сэта метнулась к ножнам на ее поясе. Пальцы еще не успели, как следует сжать рукоять, а нож уже вылетел из ножен абсолютно бесшумно. Лезвие молниеносно взлетело вверх, но выгнувшаяся дугой девушка убрала с его пути горло и подбородок. Сэт, не меняя положение ножа в руке, изменил его направление — навалившись всей массой, он послал его вниз, и с ужасом и облегчением увидел, как блестящее лезвие входит в грудь не успевшей выровняться девушки.
Что-то утробно затрещало, Сандра охнула и отскочила от Сэта не менее чем на два метра. Затем она посмотрела на нож в его руке, с лезвием окрашенным красным ровно наполовину. В её затуманенных поволокой боли глазах все еще отражалось недоверие.
— Прости, Сандра, — повторил Сэт, — но я не могу пойти с тобой.
— Во имя города я не дам тебе уйти, — выдохнула она.
Её левая рука закрывала рану в груди, правая легла на пистолет, а глаза бешено сверкали.
— Во имя города я должен уйти. Я не могу позволить забрать себя раньше, чем разберусь в происходящем. Я вспомнил достаточно кусочков мозаики, чтобы сложить их в общую картину и теперь знаю, что должен делать. Пожалуйста, не мешай мне.
— Что же ты хочешь сделать? — спросила Сандра, и голос ее походил на звериный рык.
— Оглянись, — сказал он, — тут трава, солнце и нет даже следа ядовитых паров. Во благо города, я должен разобраться почему.
Темные глаза стали черными от бешенства, она подняла пистолет и зарычала, давая фору любой львице:
— Ты не уйдешь от меня.
Все это время Сэт с ножом в руке стоял в боевой стойке — он знал, что пистолет был опустошен, но когда палец девушки спустил курок — содрогнулся.
Выстрела не произошло, пуля не прошила Сэта насквозь, а зашатавшаяся Сандра, пятясь, стала отступать назад.
— Точка не поставлена… Ты не уйдешь от меня!.. Ты мой!.. Я тебя найду… Буду преследовать тебя вечно!.. Ненавижу!
Она пятилась долго, глаза наполненные безумием следили за Сэтом, точно в любой миг ожидая повторной атаки. Лишь когда она прошла таким образом метров сто и её бессвязное бормотание смешалось с фоном природы, наконец развернулась и направилась к горам возвышающимся на горизонте синим миражом.
Сэт смотрел на идущую неверной походкой девушку, гадая, не обрек ли он её на смерть. Но вспомнив, кто она такая, решил, что вряд ли с ней что-нибудь случится — она доберется до своего Левиафана и скоро вернется в город.
— Я правильно поступил, что напал на неё, — сказал он, будто уговаривая самого себя. — Я должен был разобраться во всем этом… Я сделал правильный выбор.
— Разумеется, правильный, — вторил пугающий голос в голове. — Если ты хочешь спасти свой город, иного пути попросту нет.
Сэт обеими руками сжал голову:
— Оставь меня! Убирайся прочь из моей головы.
— Но ты ведь хочешь знать, что это за место и почему его не пожрал ядовитый туман? Если я покину тебя, ты никогда этого не узнаешь.
— И ты знаешь ответ?
— Знаю, но тебе его не дам. Еще не время.
— Тогда зачем ты мне нужен?!
— Чтобы не дать тебе пропасть. Доверься мне.
— Ладно… Что ты от меня хочешь?
— Иди на юг. Найди безопасное место, там и обсудим условия нашей сделки.
— Какой еще сделки?… Эй! Ты меня слышишь?!
Взгляд Сэта заметался по бескрайним просторам, но так ни за что не уцепился: неведомо кому принадлежащий голос пропал, а крохотная фигурка Сандры затерялась где-то вдали — он остался один в огромном мире полном магии и монстров.
Часть 2 Мир магии и монстров
Глава 1 Путь
Стаи ватных облаков проносились над зелеными холмами так низко, будто высматривали себе место для посадки. Гоняющий их ветер на земле лишь едва обдувал кривые, одинокие деревья — должно быть, это потому, что путь ему перегородила, потянутая синеватой дымкой, горная гряда.
Солнце испускало во все стороны целые снопы лучей, под которыми с удовольствием грелись замершие в траве полевые грызуны. Они не боялись в изобилии кружащих в небе огромных черных птиц, странным образом понимая, что целью стервятников были вовсе не они…
— Над тобой кружит целая туча падальщиков, — произнес голос. — Они ожидают мига, когда ты сдашься и упадешь, чтобы вонзить в твою плоть когти и обагрить клювы еще теплой кровью. Но я верю, Саймон Сэт, верю, что ты не достанешься им на поживу — ты справишься.
Одеревеневшие ноги упорно несли Сэта все дальше на юг. Ему казалось, что он идет довольно быстро и целеустремленно, но на самом деле он шаркал по земле, шатался и петлял.
— Скоро солнце начнет клониться к закату, — продолжал голос. — Ты идешь с утра, ты устал, ты голоден и ты не пил два дня. Но именно поэтому ты не должен останавливаться. Малейшая передышка — и ты уже не сможешь подняться. Надежда на нахождение воды иссякнет как ключ в засушливый год…
Саймон не ответил и на этот раз. Иногда ему казалось, что обладатель голоса садистки издевался, говоря и без того очевидные вещи.
Он шел с Сандрой по равнине всю ночь, а затем, когда остался один, весь день топтал эти проклятые холмы, ни разу не остановившись для отдыха. Он был изранен, обессилен, но страшнее всего была жажда. Она была невыносима: ему хотелось вскрыть вены, чтобы напиться собственной крови, — удерживала только боязнь, что в жилах он не найдет и капли влаги. Кровь загустела, высохла, превратилась в труху — наверно сейчас он был похож на высохшее дерево, мимо которого только что прошел.
Впрочем, он не ответил бы голосу, даже если бы захотел: рот пересох, и каждое движение языка отзывалось острой болью, а голова была столь тяжела, что вряд ли в ней могла родиться осознанная мысль.
