Роджер Желязны - Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света.
Мегра вздрагивает, она чувствует, как на сердце ей опускается что-то вроде глыбы лежащего между звезд черного льда.
— Кто ты? — спрашивает она.
— Меня зовут Изида, Мать Праха.
— И почему нужна я тебе? Я не знаю тебя, Госпожа, — разве что по сплетням из легенд.
Смеется Изида, а Мегра хватается за металлическую стойку, которая подпирает павильон справа от нее.
— Я искала тебя, крольчонок, чтобы страшно отомстить.
Почему, Леди? Я ничего тебе не сделала.
— Может так, а может и нет. Может быть, я ошибаюсь, хотя думаю, что нет. Ну да скоро узнаю. Нам придется подождать.
— Чего?
— Исхода битвы, которая, я думаю, вот-вот разразится.
— Как мне ни нравится твое общество, Госпожа, но я не намерена ждать здесь с какой-либо целью. Ты должна извинить меня. У меня дело…
— Милосердие! Я знаю..
И она опять смеется, и сжимаются пальцы Мегры на металле подпорки, и гнется та под девичьей рукой, и обретает наконец свободу от тут же падающего павильона.
Замирает смех Изиды.
— Дерзкое дитя! Уж не осмелишься ли ты поднять против меня оружие?
— Бели будет на то нужда, хоть я и сомневаюсь, Мадам, что оно мне понадобится.
— Тогда замри, как статуя, где стоишь!
И с этими словами касается Красная Ведьма рубиновой подвески у себя на груди, и выбивается из нее луч света и падает на Метру.
Борясь с накатившим на нее оцепенением, параличом, швыряет Мегра в Изиду металлическую стойку, и та крутится в воздухе, как большое серое колесо, словно циркульная пила, диск, устремленный к колеснице.
Бросив поводья и подняв вверх руку, Изида продолжает сжимать подвеску, из которой вылетает теперь целый сноп лучей. Они падают на вращающийся в полете металл, на миг он вспыхивает с яркостью метеора — и тут же исчезает, лишь бесформенная груда шлаков падает на запекшуюся под местом вспышки почву.
Мегра чувствует, что ледяная хватка на ее теле разжалась, и прыгает вперед к колеснице, с размаху бьет в нее плечом, сбивая Изиду на землю, ну, а наперсник ее удирает, хоронится за пошатнувшимся колесом.
Мегра подскакивает к ведьме, готовая нанести удар ребром ладони, но увидев, что упала вуаль Изиды, замирает она на долю секунды, не в состоянии дотронуться до предмета столь дивной красы, что зрит она перед собой, — огромные темные глаза на красном, сияющем пламенем жизни лице, формою схожем с сердечком; ресницы, взлетающие выше бровей, словно крылья порхающей малиновой бабочки; блеск розовых, как плоть, зубов в неожиданном просверке улыбки, подобную которой, если повезет, можно иногда увидеть, когда долго смотришь в огонь.
Продолжает сгущаться тьма, свирепеет ветер, вдруг содрогается, будто от далекого удара, земля.
Снова падает на Мегру свет рубиновой подвески, и пытается подняться Изида, вновь падает на колени, хмурится.
— О неразумное дитя, если бы ты знала, какая судьба тебе уготована! — говорит она, и Мегра, припоминая дошедшие из тьмы веков стародавние легенды, молит не только официального бога общепринятой ныне религии, но и давным-давно павшего.
— Озирис! Владыка Жизни, избавь меня от гнева супруги своей! Ну, а коли не услышишь ты моих молений, обращу я их к темному богу Сету, которого и любит, и боится эта Леди. Спаси меня!
И тут замирает голос у нее в груди. Встает наконец Изида и смотрит на нее сверху вниз, а землю между тем все сильней и сильней сотрясают чудовищные толчки, сумерками становится ясный полдень, — и в небесах, и на земле. Вдалеке все ярче разгорается синее свечение, откуда-то долетают звуки яростной схватки двух армий. Доносятся крики, вопли, стоны. У горизонта ландшафт начинает подрагивать, будто мир охватывают волны жара.
— Ты, может, считаешь это официальным ответом, — кричит Изида, — на свои кощунственные речи? Но это не так! Знаю, я не должна убивать прямо сейчас, нет, будет моя месть несравненно более жуткой. Получишь ты от меня в дар нечеловеческую мудрость и весь человеческий стыд. Ибо уже узнала я то, ради чего сюда приходила, посетила Блис, — и пора отомстить! А теперь, со мной в колесницу! Живее! Этот мир скоро может перестать существовать — ибо не удастся Генералу взять верх над твоим любовником! Будь он проклят!
Трудно и медленно подчиняются приказу мышцы Мегры, и забирается она наконец в колесницу. Рядом с ней встает Красная Ведьма, вновь набрасывает она на себя вуаль, расправляет ее складки. Вдалеке зеленый великан выкрикивает какие-то слова, но не слышны они, ибо тут же подхватывает их ветер и уносит куда-то прочь. Мерцая в неверном свете, проносятся всевозможные осколки и обломки по кругу в огромном вихре, который движется по Ярмарке. Все покрывается пятнами, меркнет, двоится, троится, одни образы расщепляются, другим удается удержаться. В земле то тут, то там открываются трещины, расщелины. Вдалеке рушится город. Маленький наперсник прячется в складках плаща ведьмы, крик застыл у него на губах. Сумрак разбит под ударами мрака, на землю с грохотом обрушивается ночь, и всеми цветами расцвечиваются те темные закоулки, где цвету бывать не должно. Изида натягивает поводья, и вспыхивают в колеснице языки алого пламени, но не причиняют вреда, а заключают их всех в сердцевину рубина — или яйца Феникса, и нет ни ощущения движения, ни звука езды, — да и вообще никаких звуков; и вот — вдруг — мир, называвшийся Блис, со всеми его сложностями, с его хаосом, бедламом, чумой, с его спасением, лежит далеко-далеко от них, словно светлый зев колодца, в который они падают, а по сторонам, как плевки, шлепают звезды.
То, что кричит в ночи
Во дни, когда я правил как
Владыка Жизни
и Смерти, —
говорит Принц Который Был Тысячью, —
в те дни по просьбе Человека
вложил Срединные Миры я в море силы,
изменчивое, чьи приливы
и отливы неспешно пестовать
могли своим теченьем
рождение,
рост,
смерть...
Потом все это
препоручил я Ангелов заботам,
их пастырству назначив
Посты по Окоему, чтобы
руками их вершить судьбу течений.
И век за веком так мы
управляли и помогали
жизни,
обуздывая смерть
и направляя рост,
все раздвигая берега
и без того огромнейшего моря;
все новые и новые из Внешних
Миры короною венчала пена
творения.
И вот однажды,
кручиняся над бездной
просторной нового такого мира,
прекрасного на взгляд,
но мертвого, иссохшего,
без жизни ростка,
я нечто пробудил,
коснувшись поцелуем поднятой
волны до сна его.
И я испугался того, что проснулось,
набросилось,
из недр земных восстав,
напало на меня,
пытаясь уничтожить:
оно
переварило на планете всю жизнь
и впало в спячку,
затем проголодалось и заворочалось во сне.
Зачуя Жизни
течение, оно проснулось.
И коснулось тебя, жена моя;
и вот, не в силах
вернуть тебе я тело,
лишь дыхание сумел сберечь твое.
Оно пьет Жизнь,
как человек вино;
и все оружие, что было у меня,
я разрядил в него —
оно не умирало,
не упокоилось, хотя бы и на время,
нет, нет, оно старалось
уйти.
Я заточил его.
Воспользовавшись силой своих Постов,
построил поле
нулевых энергий,
как в клетку, заключил в него весь этот мир.
Оно способно было странствовать по царству Жизни,
опустошать за миром мир.
Его
необходимо было уничтожить.
И я пытался:
сколько попыток — и все неудачно.
Полвека целых
держал я в плену
его в безымянном мире.
Затем отброшены обратно в хаос оказались
Срединные Миры:
им не хватало моего контроля
над жизнью, смертью, ростом.
Безмерна боль моя была.
А новые Посты — как медленно они вводились!
Лишь я один заладить снова мог бы поле,
но Безымянным занят был,
и мне недоставало сил
удерживать в темнице эту тень и
поддержать Срединные Миры и Жизнь в них.
И вот, средь Ангелов моих
возрос росток раздоров.
Быстро
его я сжал —
ценою часть их преданности стала,
я знал об этом с самого начала.
Тебе, моя Нефтида,
не по нраву пришлось, когда отец мой,
рискнув навлечь гнев Ангела
Озириса,
вернулся
с окраины Живых Миров,
чтобы предаться высшей своей страсти —
разрушенью.
Да, не по нраву,
ведь Сет, отец мой,
величайший
воитель всех времен,
в ушедшие те дни был нам к тому же сыном,
был нашим сыном в дни те Марачека,
когда сломал я времени преграды,
чтоб заново прожить все времена
мудрости ради,
что в Прошлом.
Не знал я, что стану, когда время пошло назад,
отцом того, кто был мне отцом,
солнцеокого Сета,
Владыки Звездного Жезла,
Облеченного Рукавицею,
Странника с Горы на Гору.
Не по нраву тебе это было,
но не стала перечить ты битве,
и облачался Сет к схватке.
Никогда не знал Сет поражений,
не было ничего, что не мог бы он покорить.
Он знал, что Стальной Генерал был Безымянным разбит и рассеян,
но это его не пугало.
Простер он десницу
и натянул на нее
Рукавицу Мощи.
Разрослась она и покрыла
все его тело,
но не скрыла блеск его глаз.
На ноги обул он свои
башмаки,
в которых мог
идти по воздуху или воде.
Потом подвесил к поясу
на черной нити ножны
Звездного Жезла,
немыслимого оружия,
рожденного слепыми Норнами-кузнецами,
никто больше не мог носить его.
Нет, не боялся он.
И готов он уже покинуть
мою кружащую вокруг твердыню,
спуститься в мир, где
пресмыкается Безымянное —
разворачивается,
извивается,
яростное и голодное.
Но тут другой его сын, мой брат Тифон,
черная тень из пустоты,
является и молит
пустить его вместо отца.
Но Сет отказал ему в этом,
открыл люк
и ринулся в темноту,
упал на поверхность мира.
И бились они триста часов,
больше двух недель
по Старому Стилю,
прежде чем Безымянное
стало слабеть.
Усилил Сет натиск,
ранил его,
готовил смертельный удар.
Он бился с ним на лоне океанских вод, на ложе океана,
на суше бился,
бился в воздухе холодном
и на вершинах гор,
по всему свету
преследуя его
и поджидая, когда оно раскроется,
чтоб нанести удар ему последний.
Два континента разбились вдребезги от их ударов,
вскипели океаны,
заполнив облаками небо.
Кололись и плавились скалы,
раскаты грома трясли в небесах
самоцветы тумана
и пара.
Много раз я сдерживал Тифона,
чтобы не ринулся он вниз на помощь.
И вот, когда свернулось Безымянное в кольцо
и коброй дыма вознеслось
на высоту трех миль,
а Сет встал прочно,
одной ногою попирая воду,
другою — сушу, тут-то
злокозненный и мстительный предатель,
тот Ангел
Дома Жизни —
Озирис
— свершил свою ужасную измену.
Когда Сет умыкнул его законную супругу, Изиду,
и родила она ему Тифона и меня,
дал клятву птицеглавый,
что уничтожит Сета.
Поддержанный Анубисом, имел
Озирис на руках ту компоненту поля,
которую используют для разжигания светил,
звезду любую выводя за грань
стабильности.
Хоть и поздно, но все ж за миг узнал, что будет, я.
Сет не успел.
Никогда доселе не направляли это поле на планеты,
и уничтожило оно весь этот мир.
Я спасся,
перенеся себя за много световых
лет. Тифон бежать пытался
в пространства низшие, где дом его. Но
он не преуспел. Не видел
никогда я больше брата. Ни тебя, Нефтида.
Мне стоило все это отца, который был и сыном,
брата
и тела жены моей,
но Безымянное осталось цело.
Не знаю как,
но выжило оно и в бойне
под Молотом для Разрушенья Солнц.
Ошеломленный,
увидел я его потом плывущим
среди обломков мира —
туманность крохотную, в сердце
которой чуть мигает огонек.
Сплел паутину сил вокруг него я,
и, ослабнув,
оно в коллапсе рухнуло в себя.
Унес его тогда в тайник я
за пределы Живых Миров,
где посейчас оно еще томится
в узилище без окон, без дверей.
Хоть часто пытался уничтожить я его,
но так и не узнал, где Сет нащупал
жезлом своим его пяту… или
что там еще… то место, через которое его разрушить можно.
И все оно живет, и все кричит в ночи;
и ежели оно освободится,
то может уничтожить Жизнь —
Срединные Миры погибнут.
Вот почему с захватом власти,
что за атакой следовал, не спорил,
да и сейчас не буду спорить я.
Я должен оставаться стражем, покуда
не будет уничтожен Жизни враг.
И все дальнейшее предотвратить не мог я:
немало Ангелов моих Постов
раскольниками стали без меня;
борясь за верховенство,
восстали друг на друга.
Войны Постов длились, должно быть, лет тридцать.
Остатки в конце поделили лживая Птица и Пес.
Больше Постов не осталось. Теперь им
не остается другого, как только
взъярять мощные Силы вала,
сея в Срединных Мирах
войны,
голод и мор,
чтобы добиться баланса,
который бы сам, без насилья
установился, будь
станций больше у них.
Иначе они не могут.
Боясь плюрализма,
они не уступят ни грана захваченной Власти и Силы.
Не могут они — и не смогут — действовать сообща.
Итак, пока ищу я способ покончить с Безымянным;
когда свершу я это,
я обращу энергии свои
на бывших Ангелов моих, чтобы изгнать их
из двух преступно занятых Домов.
Нетрудно сделать это.
Надо только
о смене позаботиться,
чтобы не стало катастрофой
безвременье без рук, умелых
в обузданье волн.
И вот, когда исполню это все,
смогу использовать я силу
Постов, чтоб воплотить тебя,
моя Нефтида…
Но плачет Нефтида у моря и говорит:
