Елизавета Дворецкая - Огненный волк. Книга 2: Князь волков
В сенях кто-то поскребся, потом дверь приоткрылась, и в избу заглянула белесая лохматая голова Востреца.
– Ты здесь! – с удивлением и облегчением воскликнул он, увидев Милаву. – Лиха же ты спать!
– Я и сама не знаю… – со стыдом начала было оправдываться Милава, и вдруг все пережитое ночью ярко вспыхнуло в ее памяти. Словно подброшенная, она резко села на лавке и посмотрела на Востреца широко раскрытыми глазами.
– Я ведь ходила! – шепотом выдохнула она. – Я услышала!
– Да ну!
Вострец сел на край лавки, и по его лицу было видно, что он и сам мало верил в смысл и успех всей затеи. Косясь на дверь, торопливым шепотом Милава передала ему события прошедшей ночи и свою беседу с Еловой. Вострец слушал и жадно впитывал каждое ее слово, как сухая земля долгожданный дождь.
– А-а! Лягушка трехголовая! – протянул он, осмысливая услышанное, когда Милава закончила. – И смелая же ты! – добавил он с восхищением – он не ждал от сестры такого, – и даже с некоторой завистью.
– Да какое там смелая! – отмахнулась Милава от незаслуженной похвалы. – Я со страху себя не помнила, овечьим хвостом всю дорогу дрожала! А уж как Ырку заслышала…
Милаву передернуло от этого воспоминания, словно на спину плеснули холодной водой. Вострец завистливо вздохнул – мечтая о подобных чудесах, он и не помнил ни о каком страхе.
– А что же меня не разбудил никто? – спросила Милава.
– А я-то думал, что вместо тебя Спорина пошла да сгинула, – ответил Вострец.
– Спорина! – изумленно повторила Милава и снова оглянулась на пустую лавку сестры. – Она-то здесь при чем?
– Вот так – спать до полудня! – Вострец усмехнулся. – Все на свете проспишь. Ее ж нигде сыскать не могут! Уж все займище обыскали, весь лес обкричали. Как в воду!
Светлая Белезень и правда знала, где искать Спорину. В нескольких верстах ниже по течению к молодой гибкой иве был привязан легкий осиновый челнок, помнящий девушку из рода Вешничей и парня с оленьими рогами в вышивке рубахи. На красной заре Здоровец вошел во двор своего отца, ведя за руку девушку без ленты на голове. В другой руке она держала маленький узелок, то и дело поправляла выбившиеся волосы, падающие на глаза. Не так она думала войти в дом жениха – невыкупленной, неотпущенной, получившей благословение только Дуба и Светлой Белезени. Путь назад ей отрезан, а как ее примут здесь?
Здоровец поднялся с ней на крыльцо, а там взял на руки и перенес через порог. Домашние духи не слышали, как чужая женщина ступила на их обиталище, она сразу появится в доме, словно родится в нем и будет своей. Все домочадцы Закрома бросили утренние дела и молча встали каждый на своем месте. Все уже понимали, что произошло.
Закром, еще с мокрой, клоками торчащей после умывания бородой, вышел вперед, обтирая лицо рукавом рубахи.
– Отец! Мать! Родичи мои и чуры! – заговорил Здоровец, кланяясь во все стороны. Голос его был тверд, а лицо угрюмо и решительно. – Я привел себе жену, которую мне дала Мать Макошь. Примите ее в дом!
Они поклонились вдвоем и застыли, ожидая ответа. Закром помолчал.
– Род не отпустил ее? – спросил он наконец у сына. – Ты взял жену без ведома ее родичей?
– Род ее не может сдержать слова! А сама она согласна. Мы были обручены по обычаю, перед богами и предками на нас нет вины!
– Род потребует ее назад.
– Мы дадим за нее вено.[44]
– И правда, отец, ведь наша девка! – сказала жена Закрома. – Давно сговорились, давно бы и свадьбу играть! А Вешничам какие теперь свадьбы – так что же нам, без невестки оставаться?
– Погоди, мать, – ровным голосом ответил жене Закром. – Надо спросить у рода. Если Вешничи приедут требовать назад свою дочь – захотят ли наши силой отстаивать ее?
– Да у них в роду каженник! – вступил в беседу дед. – Да ведь ей он брат родной! Как бы и на ней не было сглазу! И нам принесет беду!
– На кого наведен сглаз, того очистить можно! – снова сказала хозяйка, и Спорина посмотрела на нее с благодарностью.
– Зовите родню! – велел Закром младшим детям, и трое подростков, с раскрытыми ртами слушавшие, гурьбой кинулись вон из избы. – Пусть род решает.
Вешничам не понадобилось много времени для того, чтобы напасть на след. И Лобан, и Берестень помнили о своих обязательствах перед Боровиками. Непонятным оставалось только одно – ушла Спорина добровольно или ее увезли силой?
– Не позволим наших девок умыкать! Нам обида большая! Вернем! – шумели мужики, потрясая кулаками, а кое-кто и топорами.
Вскоре десяток долбленок отплыло от берега и потянулось вниз по Светлой Белезени. В поход вышли все мужчины и парни Вешничей. В переднем челноке сидела на носу Елова, держа в руках Оборотневу Смерть. После того как она не причинила вреда чуроборскому оборотню, многие усомнились в ее силе, но Елова твердила, что сила священной рогатины осталась прежней. В таком важном деле без нее никак нельзя было обойтись. Перед отплытием ведунья угостила Оборотневу Смерть кровью зарезанной курицы, и кровь еще блестела, подсыхая, на острие, пачкала колени ведуньи.
Завидев вереницу лодок еще на реке под займищем Боровиков, несколько мальчишек кубарем скатились с прибрежных ив и бросились бежать. Боровики ждали гостей, и это убедило Вешничей в том, что они на верном пути.
– Не будем все же раздориться! – уговаривал старейшину Лобан. – Ведь сговорили девку подобру – вено возьмем, и пусть себе живут.
– Не спустим бесчестья! – перебивал его старший брат Бебря, воинственно встряхивая топором. – Давным-давно такого не было у нас, чтобы девок умыкать! Мы не дикая пущень, что по-иному и не женится! Нынче одну девку, завтра трех, потом и за скотину возьмутся – приходи, кому не лень, бери у Вешничей, что приглянется! Пращурам нашим стыд!
И мужчины согласно шумели – исчезновение Спорины всем показалось нестерпимой обидой и позором.
– Русалочий дух! – бормотала Елова, не оборачиваясь, поглаживая ладонью рукоять рогатины. – Хотели одному кровь зажечь, а загорелось у всех. И Оборотнева Смерть сама крови хочет!
Над воротами займища Боровиков были укреплены оленьи рога, а перед ними стоял на дороге старейшина, Укреп. На нем была рубаха из оленьей кожи, расшитая красными узорами, которую старейшина надевал только по важным случаям, во время обрядов, а в руке его вместо обычного посоха был резной, с навершием из оленьего рога. По виду Укрепа Вешничи поняли, что старейшина приготовился к важному разговору – к утверждению мира, к объявлению войны? Крики умолкли, топоры спрятались, вперед вышли Елова со священной рогатиной и Берестень.
– Мир и достаток пребудут с вами вовек! – заговорил Берестень, приблизившись к воротам.
