Василий Горъ - Проклятие короля
Ждать пришлось не особенно долго — буквально через минуту из сплошной стены воды появилась овечья морда, а затем в кошару хлынула загоняемая здоровенным магарцем[44] отара.
Увидев своих товарок, все пять привязанных к моему ложу овец жалобно заблеяли и попытались оборвать удерживающие их на месте веревки.
Я криво усмехнулся: животные явно чувствовали, как моя печать Чужой крови тянет из них жизнь.
— Вон еще две! Да куда же ты понесся, Мрак?! — Судя по громкости голоса, Марыська подошла к самой кошаре и теперь следила, чтобы ни одна из вверенных ей овец не осталась снаружи.
Минута ожидания, и я услышал еще одну ее фразу. Почему-то произнесенную просительным тоном:
— Заходи, Ярена!
Однако вместо ожидаемой знахарки в дверном проеме появился силуэт закутанного в плащ ребенка. Решив, что Ярена пришла в Седое урочище не одна, я перевел взгляд на следующий силуэт. И не сразу сообразил, почему Марыська закрывает за собой дверь.
— Зажги лучину! — проскрипел «ребенок», и я удивленно вытаращил глаза: судя по тембру голоса, ему было как минимум лет пятьдесят!
Марыська с трудом подтащила тяжеленную створку к косяку, кое-как задвинула засов и, сняв с себя мокрый плащ, двинулась к оконцу, затянутому бычьим пузырем.
— Шевелись, девка! — подала голос знахарка, стараясь, чтобы ее рычание звучало потише.
— Сейчас… Кресало найду…
…В свете лучины Ярена показалась мне ожившим воплощением Темного Жнеца: седые спутанные волосы, темное, почти черное лицо, кривящиеся в очень неприятной гримасе губы, крючковатый нос, пара здоровенных родинок на раздвоенном подбородке. И тяжелый взгляд исподлобья. Впрочем, стоило мне пошевелиться, как на ее лице мгновенно расцвела улыбка, а в глазах мелькнул самый настоящий страх:
— Добрый вечер, ваша милость! Вы хотели меня видеть?
Я утвердительно кивнул.
— Я к вашим услугам…
— Рука… Ключица… Ребра… — выдохнул я. — Нога…
Знахарка свела брови у переносицы, немного подумала и растерянно захлопала ресницами:
— Что, кости срастаются не так?
Я снова кивнул.
— Так я же не жрец, ваша милость! — сообразив, что от нее требуется, затараторила старуха. — Силы у меня почти что и нету! Я это… боль снять могу… несильную… Кровь заговорить, если рана махонькая… Роды ускорить… Бельмо свести… Бородавки… А тут вона сколько чего надо!
— Сломать и свести вместе… Правильно… Сможешь? — дослушав ее до конца, спросил я.
— Старая я, ваша милость! — перепуганно отшатнулась знахарка. — Где у меня столько здоровья-то? Да и боль будет ужасная!
Я потянулся к шее, выпростал из-под обрывков кольчуги связку амулетов и, нащупав нужные, по очереди показал старухе.
— Печать Бесчувствия? Печать Великой жизни? Печать Великого восстановления?
— Ну да… Может и получиться… Только боязно мне как-то, ваша милость! Да и чем ломать-то?
Я ткнул пальцем в невысокий каменный «стол», на котором Марыська разложила все найденные в кошаре «инструменты».
— Меч? Молоток? Долото? Камень? Да вы что, ваша милость! Для этого я уже слишком стара… — Сделав еще один шаг назад и упершись спиной в стену кошары, Ярена выставила перед собой ладони. И продемонстрировала трясущиеся пальцы.
Я хмуро посмотрел на Марыську.
— Золотой, если сделаешь все правильно… — пробормотала она. И вытащила из кармана вырезанную из моего пояса монету.
Мда. Девушка оказалась права — стоило старухе увидеть деньги, как ее пальцы перестали трястись, а в глазах появилась алчность.
— Как скажете, ваша милость! Мне нужна горячая вода… лубки… и помощь…
Я показал взглядом на пастушку и прикрыл глаза…
…Без плаща знахарка смотрелась еще тщедушнее — тонюсенькие запястья, сухие, морщинистые кисти, узкие плечи и таз. Да, ощущения болезненности в ней не было и быть не могло, но, по моим впечатлениям, Темный Жнец уже следовал за ней по пятам.
Забавно — несмотря на то, что старуха жутко боялась меня и печати Чужой крови, она металась по кошаре вслед за Марыськой и, нервно кусая нижнюю губу, пожирала глазами тот самый карман, в который девушка убрала мои деньги.
Впрочем, стоило ей услышать бульканье закипевшей воды, как она мгновенно забыла про вознаграждение и задумчиво уставилась на меня:
— Ваша милость! А кольчугу-то придется снимать…
Я коротко кивнул.
— Больно будет…
Я мысленно усмехнулся.
— Ну… тогда ломайте амулет Бесчувствия. И два других — тоже: я готова… — буркнула она и, увидев, как в моих пальцах рассыпалась первая основа, рыкнула на Марыську: — Ну, и чего стоишь? Поднимай его милость! Да поаккуратнее, овца!
…Боли я не чувствовал. Совсем. Зато слабость, накатившая на меня во время раздевания, оказалась такой, что я чуть не потерял сознание. Увы, заработавшие печати Великой жизни и Великого восстановления лишили меня последнего шанса на забытье — к тому моменту, как Ярена взялась за молоток и долото, я чувствовал себя бодрым и полным сил. Поэтому хруст собственных костей слышал просто замечательно. И каждый раз покрывался холодным потом. С ног до головы…
Мда. Порубили меня знатно — эдак через час после начала экзекуции я вдруг поймал себя на мысли, что в моем теле не может быть такого количества костей. Еще через час я понял, что на моем теле не может быть ни одного живого места. А где-то в полночь сообразил, ЧТО именно сделала для меня Мел — если бы не ее печать Чужой крови, так удачно подвернувшаяся мне под руку во время боя, я бы уже кормил червей у Полуночного тракта…
— Все! — Голос знахарки, и без того не отличавшийся мелодичностью, звучал так, как будто из нее только что вытянули всю оставшуюся жизнь. Поэтому, открыв глаза и посмотрев на бледную, как полотно, старуху, я кивнул Марыське, дождался, пока она отдаст ей монету, и выдохнул:
— Спасибо…
Ответного «пожалуйста» дождаться не удалось — спрятав деньги под одну из десятка нижних юбок, знахарка вскочила на ноги… и потеряла сознание!
— Действительно стара… — с непонятным раздражением пробормотала Марыська. И, с трудом подняв сухонькое тело знахарки с грязного земляного пола, отволокла ее к своему ложу. — Надеюсь, до утра оклемается.
Я вопросительно приподнял бровь и уставился на нее.
— Что? Почему я ее так ненавижу?
Я кивнул.
— Потому что… — помрачнела она. И, подхватив с лавки свой плащ, бросилась к входной двери…
Глава 11
Король Азам Истовый
Открыв глаза, его величество Азам Манорр вгляделся в полумрак своей опочивальни, вздохнул, осторожно перевернулся на правый бок… и удивленно замер: боли не было! Нигде! Не кололо сердце, не давило в правом подреберье, не жгло в животе. А еще не было изжоги. Не тряслись пальцы. Не мерзли ноги. Шевельнув рукой, король прислушался к своим ощущениям и криво усмехнулся — тело, налитое чужой жизнью, требовало движения.
![Юлия Григорьева - Семиречье [трилогия : СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)