Элизабет Мэй - Охотницы
Я смотрю, как он уходит в свой кабинет, и пытаюсь взять себя в руки.
Неважно, чего ты хочешь…
Я щелкаю выключателем в гостиной, чтобы зажечь камин. Пока комната прогревается, я сажусь на красный бархатный диван и смотрю в окно, вдыхая запах горящего дерева, потрескивающего в камине. Солнце пробивается сквозь ветви деревьев за площадью. Я вижу высоко в небе маленькое белое облако, подгоняемое ветром. В отдалении, медленно взмахивая крыльями над домами, проплывают орнитоптеры и дирижабли.
Я сбиваюсь со счета, сколько чашек чая выпила, пока сидела здесь. Я нажимаю на кнопку, и электронная рука хватает мою чашку и наполняет чаем. Снова и снова.
Одиночество приносит облегчение. Здесь я могу позволить словам отцам накрыть меня тяжелой волной.
Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего…
— Леди Айлиэн? — МакНэб открывает дверь в гостиную. — Прибыла мисс Стюарт, чтобы увидеться с вами.
Слава богу!
— Проводи ее сюда, МакНэб.
Мгновение спустя вбегает Кэтрин. Ее светло-розовое муслиновое платье шуршит, задевая дверной проем, светлые волосы слегка взъерошены, на бледных щеках горит румянец, а синие глаза сияют.
— Где твой сопровождающий? — спрашиваю я, нахмурившись. — Господи, только не говори, что твоя матушка здесь!
— Боже, нет! — восклицает она. — Я сбежала украдкой, чтобы увидеться с тобой. Ты представляешь, что творится на улице?
— Не особо, — отвечаю я и нажимаю на кнопку автомата.
Горячий чай наполняет чашку. Я добавляю немного молока и кусочек сахара, как предпочитает Кэтрин, и подвигаю к ней чайное блюдце по столешнице красного дерева, которая нас разделяет.
Кэтрин снимает шаль и, разглаживая юбки, устраивается на диване напротив меня.
— Принцесс-стрит полностью уничтожена. Ты знаешь, что половина Норт-бридж обвалилась?
Я вздрагиваю. Я надеялась избежать упоминаний о моих разрушениях прошлой ночью, но, полагаю, нужно хотя бы изобразить удивление.
— Как ужасно! — отвечаю я. — Что такого могло произойти?
Она отпивает чай.
— Очевидно, прошлой ночью произошел взрыв, хотя до сих пор неизвестна его причина. Были созваны все Силы города, чтобы расследовать и инспектировать урон.
Я замираю. Я даже не думала, что в результате моих действий может кто-то пострадать.
— Пожалуйста, скажи, что жертв нет!
Я с трудом могу это произнести.
— Слава богу, нет. — Кэтрин подается вперед и берет меня за руку. — Извини, я не хотела тебя тревожить.
Я слабо улыбаюсь.
— Спасибо. Продолжай.
— Больше особо и нечего рассказывать. Все, что между южной частью Принцесс-стрит и Ватерлоо-плейс, огорожено. — Она морщится. — Движение просто ужасное, я едва не вышла из кареты и не отправилась пешком. Я бы добралась быстрее, будь у меня чертов орнитоптер!
Я киваю. Я одна из немногих, кому повезло иметь собственный летательный аппарат. Свой я построила сама, но это изобретение доступно лишь самым богатым семьям Эдинбурга. Только несколько инженеров в стране могут создавать их.
— Подозреваю, твоя матушка была в панике, иначе бы у тебя не получилось выскользнуть из дома без сопровождения.
Кэтрин спокойно кивает.
— Она пыталась воспользоваться этим в качестве предлога, чтобы я пропустила ленч. Естественно.
— Естественно.
— И когда у нее не получилось, она рассказала, что случилось с лордом Хепберном.
Кэтрин смотрит на меня и делает глоток.
Господи! Я совсем забыла о бедном лорде Хепберне. Надеюсь, те ужасные раны зажили без особых осложнений.
— А что с ним?
— Ты не слышала? На беднягу напали во время приема.
Я изображаю шок.
— Напали? Что ты имеешь в виду?
— Кто бы это ни был, он порезал лорду Хепберну грудь, хотя, когда его нашли, на раны были наложены швы. Разве это не странно? Словно нападавший передумал.
Я округляю глаза, чтобы как можно лучше изобразить невинность.
— Подумать только! Он что-нибудь помнит?
Как сумасшедшая женщина дралась с невидимым противником, а затем заштопала раны и оставила его на кровати? Он помнит это?
— Нет, — говорит Кэтрин. — Совсем ничего.
— Что ж. Надеюсь, они найдут злодея, ответственного за это. Только подумай: нападающим мог оказаться один из гостей на балу. Представляешь?
Кэтрин ахает и роняет чашку с блюдцем на стол. Чай разливается по скатерти.
— Ради всего святого, кажется, я схожу с ума. — Она на миг закрывает глаза. — Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом.
— Спросить о чем?
Когда Кэтрин снова смотрит на меня, ее глаза полны слез.
— Это была ты?
Я едва могу дышать, настолько болит в груди.
— Я? — хрипло переспрашиваю я. — Почему ты спрашиваешь о таком?
— Черт возьми, но, кажется, сплетни стали влиять и на меня. — Она колеблется, словно тщательно раздумывает, как задать следующий вопрос, потом решительно произносит: — Я видела тебя в коридоре. Ты просила меня подержать твою сумочку. Ты пропустила пять танцев и вернулась в бальную залу в ужасном виде. Что еще я должна думать?
Наша дружба была нерушимой с детства. Когда я была в трауре, это было моим единственным утешением, и это единственные хорошие отношения, которые у меня остались. Однако не думаю, что когда-нибудь перестану лгать Кэтрин. Я знаю, что она никогда не поймет, насколько я отличаюсь от той личности, которой она меня считает, но никак не думала, что она сомневается во мне.
— В таком случае ты думаешь, я и ее убила? — тихо спрашиваю я. — Мою мать.
— Нет! — Кэтрин выглядит шокированной. — Бог мой, я никогда бы так не подумала.
— Тогда ты должна знать, что я никогда бы не навредила лорду Хепберну.
Кэтрин изучает меня.
— Но ты знаешь, кто это сделал, не так ли?
Я улыбаюсь.
— Только если предположить, что я была там. Но я была в дамской комнате, с мигренью, помнишь?
Кэтрин не улыбается в ответ.
— Не знаю, во что ты оказалась втянута, но если это серьезно, то ты должна рассказать мне.
Возможность, конечно, соблазнительная. Только фейри знают мою тайну — большинство из них умирают после того, как узнаю´т ее. А Кэтрин — моя последняя связь с нормальной жизнью, которая у меня была, пока я не стала… такой. Если бы только она знала, как это важно, что у меня осталась единственная вещь, еще не тронутая фейри. Она связывает меня с моей человечностью, с тем немногим, что от нее осталось.
— Я не могу, — мягко говорю я.
