Катя Зазовка - Ворожея
Дядька Рафал бережно положил свою суму на землю и попросил Милаву показать ушибы, что сильнее всего мучили. Девица вытянула лодыжку. Старик склонился ниже и внимательно осмотрел припухлость. В какой-то миг в черных глазах вспыхнула догадка:
— Не толпа виной этой ране. Аль какая беда с тобой ушедшим днем иль ночью приключилась?
— Ведаю, что сказать хочешь, дядька. Да только навет это. Ночью в лесу, Купальем озаренном, травы сбирала да за корягу зацепилась.
Старик кивнул, но всецелого доверия в его очах Милава так и не углядела. Рафал молча вытащил горшочек, развязал тесемку и снял лоскут.
— Шалвея? — догадалась Милава по сильному пряному аромату. — Видать, уже к вечеру о боли и думать запамятую.
— Откуда тебе ведомо? — недоверчиво покосился на девицу знахарь.
— Мамка моя в травах разбиралась. Умела через их силу самые страшные хвори отвести, — «Вот только со своей не сдюжила», — грустно подумала Милава. — Да и меня кой-чему обучила.
Старец стал втирать пахучую мазь в лодыжку девице с таким ликом, точно пытался на что-то решиться, размышляя о чем-то своем, дюже невеселом.
— А без больного определять недуг умеешь? — в очах лекаря замаячила надежда.
— Мне покуда не приходилось, — призналась ворожея, — но попробовать могу.
— А ну коли человека озноб бьет, тело горит, а из горла хрипы рвутся? — оживился Рафал.
«Проверяет» — подумала Милава.
— То нечистый в грудь забрался. Изгнать его помогает настой из бузины черной иль сало свиное с яблоками, лучше дичками. Зерновки овса с молоком также кстати придутся.
— Добре, — довольная улыбка расползлась по смуглому лику, уголки губ спрятались в седой бороде. — А ежели кость пополам пошла, что делать надобно?
— Прежде сложить обломки, затем обездвижить с помощью крепких палок. Ну а для скорого срастания хорошо настой из толченой скорлупы помогает.
Рафал снова порадовался сказанному девицей.
— Ну а коли человек в себя не приходит, недвижим, точно мертвый, а на теле да лике «красуется» россыпь язв да нарывов гнойных?
Милава помедлила с ответом. Не памятовала она, чтобы мамка ей рассказывала о таком. Вот, значит, чем Алесь болен — всплыли чьи-то слова из толпы.
— Поглядеть бы на хворого, — задумчиво протянула ворожея. Рафал тяжко вздохнул и замотал головой. — Алесь?
— Так, он.
Милава смолкла, Рафал тем часом приложил кашицу из бодяги к огромному синяку на плече девицы.
— А сок травы-покрик прикладывал?
Мудрец остановился и внимательно поглядел девице в очи:
— А я ведь и сам решил, что тут разве что она и справится. Вот только сыскать ее не случилось. Мои закрома опустели. А нынешней ночью собрал множество трав да кореньев, а про покрик-траву совсем запамятовал. Старость, ведаешь ли…
— Она в моем мешке имеется. Вот только мешок отобрали, — вздохнула девица. — Коли тебе дозволят — возьми да излечи Алеся.
— Благодарствую, девица, — чуть склонил голову старый мудрец. В его черных очах заплясали теплые огоньки.
Скоро Рафал справился со всеми ушибами Милавы и, точно окрыленный, покинул ворожею в одиночестве. Напоследок не запамятовал и добрым словом подбодрить. Ворожея проводила цветастое платье грустным взглядом.
Вит что-то сильно задерживался. Хоть бы ему не досталось от селян, что за «ведьмарку пришлую» заступился. Едва она так помыслила, как услыхала скрежет — снова гости пожаловали. Вит! Молодец споро спустился и снял мешок.
— Даруй, что замешкался. Зато я тебе тут всего самого смачного собрал, — Вит улыбнулся светлой и ясной улыбкой, какая бывает только у чистых сердцем людей. Он поспешно развязал тесьму. Милава с удовольствием вдохнула вкусные запахи, источаемые снедью. — Тут и хлебец — только вчерась испек по мамкиному рецепту. И медок хмельной, чтоб жажду утолить да не тосковать в одиночестве. Сало, лучок, огурцы соленые.
— Зачем же столько? — подивилась Милава. — Мне бы и водицы с краюхой хлеба достало.
— Ешь, ешь, — снова улыбнулся Вит и присел подле. — Когда погребок мой совсем опустеет, тогда и стану постным хлебцом да водицей потчевать. А покуда есть чем, так почему ж доброго человека не уважить?
По сердцу пришлись слова молодца Милаве. Видать, не все в гнусные наговоры поверили, не всем злые слова очи да уши залепили.
— Дайте боги, чтобы ты, Вит, никогда голода да лишений не ведал! — сказала ворожея и сглотнула набежавшую слюну.
— Ешь, — мягко велел он.
— Благодарствую, видать, добрый ты хозяин, — ворожея потянулась к крынке. Только теперь она уразумела, как сильно проголодалась да какой жаждой мучается.
— Давай налью, — предложил Вит и, опередив Милаву, плеснул в деревянную кружку медку.
— Раздели со мной трапезу, — попросила девица, — а то в одиночестве и кусок в горло не полезет.
— Голод не тетка, — заметил молодец и покосился вверх. — Ладно! Кто ж от такого приглашения откажется? Тем паче самому интересно, как хлебец вышел.
Вит отломил две краюхи. На одну положил отрезанный ножом (тем самым, коим он Милаву оборонял) кусок сала и отдал ворожее. Другую принялся есть сам. Пожевав, сказал:
— Навроде ничего. А мамка моя всегда сказывала, что хлеб мужских рук не терпит.
Ворожея не стала перечить, хотя ведала, что мать Вита была права — а иначе не видать той хате хозяйки. Милава дала себе слово — убедиться, что хлеб у мельника добрым от умелых рук да от светлых дум вышел, а не оттого, что Макошь запамятовала ему женку в судьбу впрясть.
— Прости мой интерес, Вит, — спросила девица, — но что стало с твоей мамкой?
— Померла она. В родовых муках померла. Ни сама, ни сестренка моя не выжили. А не так давно и батька мой в Навье сошел.
— Как же ты один справляешься? — изумилась ворожея.
— Хвала богам. Поначалу трудно было. А теперь ничего: и сам не горюю, и мельница как надобно муку мелет.
«Обязательно поворожу», — решила Милава и лишний раз подивилась: и душой чист, и ликом светел, да в труде радость находит.
— Скажи, Милава, а правда ли, что Кукоба тебе бабкой кровной приходится?
— Правда.
— Она ведь ведьмарка.
— Так и есть.
— Неужто и ты тоже? Ты только не серчай, так люди сказывают. Я им не верю, но…
Девица замотала головой и пояснила:
— Кое-какая сила и мне по роду досталась.
Вит вопросительно поглядел на ворожею.
— Я лечить умею, — этот дар мне мамка передала, — да в грядущее…
— Эй, Вит! — окликнул сверху староста. Мельник вскочил как ошпаренный. — Я тебе что велел? Отдать снедь да тут же обратно возвращаться! А ты…
