Роберт Джордан - Корона мечей
Он все еще чувствовал свою связь с несколькими волками – маленькой кучкой тех, которые уцелели и сейчас спешили куда-то, стремясь убраться подальше от людей. В лагере не умолкали разговоры о волках, высказывались всякие нелепые предположения о том, откуда они взялись и почему. Некоторые были убеждены, что их вызвал Ранд. Большинство думали, что это сделали Айз Седай. Сами Айз Седай своего мнения не высказывали. В мыслях волков не было и намека на упрек – что случилось, то случилось – но Перрин их фатализма не разделял. Они пришли, потому что он позвал их. Придававшие ему приземистый вид широкие плечи, из-за которых его рост не бросался в глаза, сгорбились под тяжким бременем ответственности. И сейчас, и прежде до него доносились обрывки мыслей других волков, которые не пришли. Они презрительно отзывались о тех волках, кто послушался его. «Вот что получается, когда имеешь дело с двуногими. Чего еще можно от них ожидать?»
Жаль, что он ни с кем не может поделиться своей болью. Ему хотелось завыть. Потому что волки, те, которые источали презрение, были правы. Потому что ему хотелось домой, в Двуречье. Маловероятно, что это снова произойдет. Потому что ему хотелось быть со своей женой, все равно где, только с ней, и он не знал, случится это когда-нибудь или нет. Неизвестно. Очень небольшой шанс, может быть, совсем ничтожный. Тревога за Фэйли грызла его изнутри точно хорек, упорно роющий ход наружу, сильнее, чем тоска по дому или чувство вины из-за волков. А она, похоже, обрадовалась, узнав, что он покидает Кайриэн. Что ему с ней делать – вот задача. Никакими словами не выразить, как сильно он любил свою жену, как скучал по ней, но она чуть что ревновала его, обижалась из-за всяких пустяков, без конца сердилась вообще неизвестно почему. Как все наладить? Ничего путного не приходило на ум. Беспокойные мысли – только ими была набита его голова, и среди них то и дело мелькал образ Фэйли, быстрой и беспокойной, точно ртуть.
– Айильцы могли бы дать им хоть что-то, чтобы прикрыться, – смущенно пробормотал Айрам, хмуро глядя в землю. Он сидел рядом на корточках и держал в руках поводья мускулистого серого мерина; Айрам редко отходил далеко от Перрина. Меч у него за спиной не вязался с курткой Лудильщика, полосатой, зеленой, лишь наброшенной на плечи из-за жары. Свернутый жгутом платок, повязанный вокруг лба, не давал поту стекать на глаза. Подумать только, когда-то он казался Перрину слишком красивым для мужчины. Однако с тех пор многое изменилось. Почти все время Айрам выглядел хмурым и мрачным, а сейчас даже больше, чем когда-либо. – Это неприлично, лорд Перрин.
Перрин неохотно расстался с мыслями о Фэйли. Когда-нибудь ему, может быть, и удастся разобраться в том, что с ней такое творится. Он должен сделать это. Когда-нибудь.
– У них такой обычай, Айрам.
Айрам скорчил физиономию, точно собираясь сплюнуть:
– Очень неприличный обычай. Мне кажется, айильцы все это придумали, чтобы было легче следить за ними. В таком виде далеко не убежишь и глупостей не наделаешь. Но все равно это неприлично.
Айильцы были повсюду, конечно. Высокие мужчины в серо-коричнево-зеленом; единственное яркое пятно – кусок алой ткани с черно-белым диском, повязанный вокруг головы. Сисвай’аман, так они себя называли. Временами это слово порождало некий отзвук в памяти Перрина, будто он когда-то знал его смысл, но забыл. Да и любой из айильцев, спроси его, глянет так, точно услышал какую-то чепуху. И сами они не обращали внимания на эти полоски ткани. И ни одна из Дев Копья не носила такой повязки.
Все Девы, и седовласые, и те, у которых еще материнское молоко на губах не обсохло, выступали гордо, бросая на сисвай’аман вызывающие взгляды. Они, похоже, испытывали от этого чувство удовлетворения, хотя мужчины внешне реагировали на такое их поведение совершенно невозмутимо. И все же в исходящем от них запахе, который Перрин ощущал, чувствовалась напряженная, страстная жажда. Чего? Он не понимал. И от тех, и от других доносился привкус ревности, хотя в чем тут дело, Перрин тоже не мог даже представить. И эта подозрительность не была новой, возникла не сейчас.
Некоторые Хранительницы Мудрости тоже были здесь, внутри круга повозок. В своих объемистых юбках и белых блузах, с темными шалями, точно бросая вызов жаре, увешанные браслетами и ожерельями из золота и резной кости, так кричаще противоречащими простоте остальной их одежды. Их, казалось, забавляло взаимное раздражение Дев и сисвай’аман. И все они – Хранительницы Мудрости, Девы и сисвай’аман – обращали на Шайдо не больше внимания, чем Перрин мог бы обратить на какой-нибудь стул или коврик.
Вчера айильцы захватили чуть больше двух сотен пленников Шайдо, мужчин и Дев, – немного, если учесть, сколько народу участвовало в сражении, – и этих пленников никто не охранял. Они могли передвигаться совершенно свободно, относительно, конечно. Лучше бы уж их охраняли, подумал Перрин. И одели. Ничего подобного. Они таскали воду и бегали по поручениям совершенно голые, как говорится, в чем мать родила. С другими айильцами они держались смиренно, точно мышки. На любого, по чьему лицу можно было догадаться, что он поражен наготой пленников, остальные айильцы бросали насмешливые взгляды. Не один Перрин изо всех сил старался не замечать пленников, и не один Айрам не знал, куда деваться от смущения из-за того, что они бегали нагишом. Очень многие двуреченцы явно испытывали подобные чувства. А кайриэнцы вообще вели себя при виде пленников Шайдо так, точно их вот-вот хватит удар. Майенцы лишь покачивали головами, будто считали, что это всего лишь славная шутка. И строили глазки женщинам. Что айильцы, что майенцы – и у тех, и у других нет никакого стыда.
– Гаул объяснил мне все это, Айрам. Ты ведь слышал о гай’шайн, правда? И об этом их джи’и’тох, о том, что они должны отслужить день и год, и все такое? – Айрам кивнул. Хорошо, потому что Перрин и сам не очень-то во всем этом разбирался. Объяснения Гаула относительно айильских обычаев часто приводили к тому, что Перрин совсем запутывался. Нелегко, наверно, объяснять то, что кажется очевидным. – Ну вот, гай’шайн не позволено носить ничего из того, что носят алгай’д’сисвай. Это означает «Воины копья», – добавил он в ответ на хмурый вопросительный взгляд Айрама. Неожиданно Перрин заметил, что одна из пленниц Шайдо рысью припустила прямо в его сторону, высокая молодая женщина, золотоволосая и хорошенькая, несмотря на длинный тонкий шрам на щеке и несколько шрамов в других местах. Очень хорошенькая и совершенно голая. Прочистив внезапно охрипшее горло, он отвел взгляд и почувствовал, как вспыхнуло его лицо. – Как бы то ни было, вот почему они... э-э-э... в таком виде. Гай’шайн могут носить только белое, а ничего белого здесь у них нет. Это просто такой обычай.
