Макс Фрай - Ключ из жёлтого металла
Рассказывая, она хорошела на глазах, узкое скуластое лицо вдруг оказалось на диво гармоничным, а темные круги под глазами подчеркивали их блеск и глубину лучше любого макияжа. Все-таки ничто так не красит человека, как вдохновение.
— Хотел бы посмотреть такую экранизацию, — сказал я. — По-моему, отлично может получиться.
— Если все сделать как следует, — кивнула Утопленница. — Художник-постановщик должен быть гений. Ну и бабки немереные, понятно.
— То есть главным гением все-таки должен быть продюсер, — ухмыльнулся Королева.
— И композитор, — добавил я. — Чтобы звуковой ряд не уступал визуальному.
— Все должны быть гениями, — твердо сказала Утопленница. — Иначе какой смысл?
— Но пока у тебя есть только гениальный сценарист, — заметил Рыцарь.
— В смысле? Кого ты имеешь в виду? — оживилась Утопленница.
— Ну как — кого? Шекспира, конечно.
— А, ну да, — вздохнула она.
— Сценарист, не спорю, отличный, — сказал я. — А все-таки именно «Гамлета» мне всю жизнь хотелось переписать. До сих пор руки чешутся.
Я, конечно, соврал. Идея переписать «Гамлета» пришла мне в голову только что, просто «всю жизнь хотелось» звучит более убедительно и позволяет продемонстрировать уважение к собеседникам. Дескать, не просто так чушь несу, а наболевшим готов поделиться.
— Переписа-а-ать? — протянула Утопленница. — А как?
— Рассказать, как повернулось бы дело, если бы Гамлет все-таки шлепнул дядю, пока тот молился. Удобный же момент. А что душа злодея в рай попадет — это он напрасно тревожился. Не человеческого ума дело, что будет с другими людьми после смерти. Не нам это решать, так что и беспокоиться не о чем. А ведь как все прекрасно сложилось бы! Король-отец отмщен, его призрак успокоен, Гамлет на троне, Лаэрт и Полоний живы, Розенкранц и Гильденстерн, кстати, тоже, Офелия готовит подвенечный наряд. Гертруда погоревала бы, конечно, но любимый сын, не сомневаюсь, разъяснил бы ей обстоятельства, а там и третий муж нашелся бы в утешение, дурное дело нехитрое. Короче, все танцуют.
— Хорошая жизнь, но плохая пьеса, — заметил Рыцарь. — Драматург должен заставить персонажей делать глупости. От последствий их поступков зависит, трагедию или комедию мы получим на выходе. Но принцип один.
Я хотел сказать ему, что никогда еще не встречал столь внятного и убедительного теоретика драмы, но в беседу вмешался Король.
— Это же вы Цаплина пересказываете, я правильно понял?
Он выглядел как заплутавший на чужбине разведчик, который после долгих бесплодных поисков связных вдруг услышал от случайного прохожего заветный пароль. Но мне нечем было его порадовать.
— К сожалению, нет. Я даже не знаю, кто такой Цаплин.
— Борис Цаплин. Писатель. Очень хороший. И именно по этой причине почти никому не известный. Крупный специалист по новым приключениям чужих идей и персонажей. Вот, скажем, тот же «Гамлет». Цаплин написал рассказ о том, как все персонажи встречаются на том свете. То есть, теоретически, в аду. Так вот, они там встречаются и начинают выяснять отношения, ругаются страшно, а сделать друг с другом ничего не могут: все уже и так мертвые дальше некуда; наверное, в этом и заключается «ад». И король-отец как раз наезжает на Гамлета: дескать, дурак ты, почему дядю во время молитвы не замочил? Какого черта? Сидел бы сейчас на троне, женился бы, наследника родил, династия моя не прервалась бы, — почти слово в слово, как вы говорили. Но все это, понятно, гораздо лучше, чем в моем пересказе… Слушайте, а хотите, я вам его книжку дам?
— А она у вас с собой? — удивился я.
Король кивнул и достал откуда-то из-под мантии потрепанную толстую книжку карманного формата.
— Все время с собой таскаю, Цаплина в транспорте читать — милое дело, хоть бы и по сотому разу. А транспорта в моей жизни много. Мы на окраине живем, район Прага-9, жопа мира, страшное место.
— Спасибо, — сказал я. — Очень здорово. Я как раз ничего с собой не взял почитать, собирался впопыхах. А как я вам ее верну?
— Не надо возвращать, — отмахнулся Король. — У меня дома еще добрых полдюжины. Купил целую пачку на подарки, чтобы поддержать самый малый в мире бизнес. Совсем крошечное издательство, всех работников — директор и главный редактор, они ж корректоры, верстальщики, продавцы и курьеры. Для обоих это, понятное дело, не работа, а хобби. Пять наименований в год — предел их возможностей. Но без них этих книг не было бы вовсе. Крупные акулы короткой прозы боятся пуще сглаза. Особенно качественной.
— Потому что глупые, — кивнул я. Взял книгу пролистал, ни черта не понял, но по нескольким случайным фрагментам определил, что слог автора мне скорее приятен, чем нет, и еще раз сказал: — Спасибо. Кажется, действительно хороший. И самое главное, мне теперь точно не придется переписывать «Гамлета». Цаплин сделал это вместо меня. Какое облегчение!
— На самом деле, «Гамлета» многие переписывали, — заметил Рыцарь. — И будут еще не раз, не сомневаюсь. Но усилия их тщетны на фоне того, что делает с «Гамлетом» Хани Йохансен. Сюжет уже пересказан от лица короля, Гертруды, Офелии и Лаэрта; в данный момент страстные поклонники ждут историю Призрака, хотя есть подозрение, что Хани обманет нас и даст слово Полонию или Розенкранцу. Но не беда, рано или поздно все истории будут написаны. Автор обещает, что последней станет история самого принца Гамли — Шекспир-то не от его лица излагает. Уверен, воскресни завтра автор первоисточника, кем бы он ни был, принялся бы учить датский язык специально ради удовольствия прочитать истории Хани.
— А Цаплин? — обиделся Король. — Я же тебе давал.
— Он отличный, — согласился Рыцарь. — А все-таки «Гамлет», на мой вкус, самый слабый рассказ в сборнике. Я у него люблю «Тысяча и одну ночь», «Диких лебедей», историю Великолепной семерки — да почти все. Но «Гамлет» ему не удался.
— Хани Йохансен. Не знаю такого автора, — покаялся я. — Он или она?
— А неизвестно. Никто никогда в глаза его или ее не видел. Что странно, у нас вообще-то все друг друга знают, Дания — слишком маленькая страна, чтобы подолгу хранить секреты. Ходят слухи, что это псевдоним какого-то университетского профессора, и другие слухи, что автор уже много лет находится в клинике для душевнобольных; есть совсем уж причудливая версия, будто их двое, дескать, книги пишет какой-то таинственный иностранец, не то аргентинец, не то русский, не то вовсе японец, — и делает это в союзе с датчанином, который добросовестно переводит оригинальный текст, поскольку автор считает правильным делать первую публикацию на родном языке персонажей. Да чего только не говорят. Но правды никто не знает, кроме парочки каких-нибудь юристов и бухгалтеров, чьи имена, увы, тоже тайна.
