Бернхард Хеннен - Месть драконов. Закованный эльф
Теперь островитяне разбивали лагерь. Они сооружали хижины из тростниковых циновок, которые привезли с собой. Несколько высоких воинов смотрели на него. Похоже, заметили его взгляды. У них были татуированные лица. На орехово-коричневой коже красовались темно-синие узоры.
Аарон помахал им рукой. Выглядели они устрашающе. Во время завтрашнего большого парада они наверняка вызовут немалый переполох.
— Бессмертный, на два слова!
Аарон узнал бы этот голос из сотни, сильный, но несколько резковатый. Голос его совести, постоянно напоминавший ему о том, что он старался отодвинуть подальше. И принадлежал он Матаану. Вздохнув, Артакс обернулся. Матаан оправился за зиму. Однако по-прежнему оставался тенью прежнего себя. Статный воин превратился в худощавого мужчину. В бороде появились седые пряди, глаза глубоко ввалились в темные глазницы. Лоб избороздили глубокие морщины.
— Нам нужно поговорить о некоторых происшествиях в лагере. Какой-то глупый конюший накормил лошадей мокрым клевером. Теперь у половины из них колики. Ты бы их видел! Жалкое зрелище. Они бросаются на землю и извиваются от боли, некоторые пытаются лягнуть себя в живот. Нам придется отказаться от многих колесниц, предназначенных для завтрашнего парада. Что сделать с конюшим? Он нанес тяжкий ущерб репутации Арама! Нужно зашить его в мешок и бросить в реку.
Артакс вздохнул. Он очень редко подписывал смертный приговор.
— А что насчет шталмейстеров? Разве на них не лежит часть вины? Почему они не проследили, какой корм дают лошадям?
— Они тоже совершили ошибку, — согласился Матаан. — Какое наказание ты предлагаешь?
— Разве недостаточно им того, что теперь приходится заботиться о больных лошадях?
Матаан закатил газа.
— Так не пойдет! У совершенных ошибок должны быть последствия, иначе никто не будет ничего делать.
— Но разве не лучше награждать за успехи, нежели карать за ошибки? — Они уже спорили на эту тему. У Матаана была склонность скорее наказывать, нежели награждать. Может быть, потому что он чувствовал себя наказанным жизнью после тяжелого ранения.
Приближалась боевая колесница, на передке которой красовался большой золотой орел с расправленными крыльями. Должно быть, это Ансур Валесийский, их хозяин. Артакс просил его съездить с ним в Белый город, чтобы осмотреть место, где завтра соберутся бессмертные. До сих пор правитель еще не пускал гостей в новый город, отговариваясь необходимостью завершить последние приготовления.
Артакс знал, что Долгорукий, божественный кузнец, прибыл в город, чтобы лично подготовить зал, где соберутся бессмертные. Артакс хотел знать, что его ждет. Ему не нравилась вся эта таинственность.
Он еще раз обернулся к Матаану.
— Конюший получит десять ударов розгами по пяткам, а каждый шталмейстер по пять, потому что они пренебрегли своими обязанностями. Если подобное повторится, один из них будет брошен в яму со львами при дворце Акшу, — он говорил не совсем всерьез. С тех пор, как он стал правителем, подобных казней не бывало. Только один несчастный случай, когда обитательница его гарема, Айя, совершила самоубийство, прыгнув в яму со львами. Вспомнив о ее гибели, Артакс загрустил. Айя была одной из тех, кто разделил с ним первую ночь после того, как он стал бессмертным. Возможно, она надеялась стать после того одной из фавориток. Но он оттолкнул ее и поэтому отчасти чувствовал себя виноватым в ее смерти.
— Вы слишком мягкосердечны, бессмертный, — с досадой проворчал Матаан. — Без наказаний не будет никакого порядка. Вот увидите.
— Я подумаю о твоем упреке, Матаан. А теперь пусть исполнят приговор, который мы с тобой обсудили, — Артакс помахал рукой колеснице, которую велел запрячь, и сел в нее.
Насколько ему было известно, им предстояла езда по узкой дороге, выбитой в отвесной скале. Он взял в руки короткую плеть, торчавшую сбоку колесницы в колчане, и щелкнул ею по головам обоих белых жеребцов. Колесница рывком тронулась с места. Бессмертный радовался возможности на пару часов улизнуть из лагеря у реки. Пока еще правители семи великих империй были далеки от того, чтобы совершать поступки вместе. Палаточный городок был скорее место, где интриги и предательство чувствовали себя гораздо лучше, чем дружба.
Любовь последнего дня
Гонвалону приходилось сдерживаться, чтобы не слишком пялиться на нее. Она была так прекрасна, даже в этой оборванной одежде. Ее манера двигаться, ее кошачья грация, легкая насмешливая улыбка, всегда игравшая на ее губах. Он так хорошо ее знал. За удар сердца до того, как она делала это, он знал, что сейчас она запрокинет голову, чтобы убрать с лица непокорные волосы. Ей стоило бы заплетать их, носить обруч или вообще отрезать. Ничего подобного она не делала. Она любила свои длинные волосы, в которых играл ветер. И никому не позволяла обуздать себя. Даже волосам.
— Почему ты так на меня смотришь?
Он знал, что отговорки не пройдут. И, несмотря на это, указал на стоявшее у нее за спиной большое, поддерживаемое колоннами здание.
— Интересно выглядит, правда? Интересно, что это такое? Еще один храм?
— Ты смотрел совсем не туда. Ты смотрел на меня.
Он улыбнулся открыто, решив насладиться мгновением.
— Да, — признался он. — В принципе, все эти дворцы и храмы меня не интересуют. Я мог бы смотреть на тебя вечно, до скончания дней.
— Я запомню! — В глазах ее сверкнула хитрая искорка. — Через век или два я тебе об этом напомню. Тебе следовало бы думать, прежде чем говорить такие вещи.
— А вот и нет, — ответил он, мысленно хлопнув себя по губам. Что он говорит! Нельзя, чтобы она заметила! С тех пор, как за три дня до отъезда, его вызвал к себе Темный, чтобы сказать ему, что произойдет, он притворялся. Гонвалон старался вести себя как можно более непринужденно, пытался наслаждаться каждым мигом, при этом прекрасно зная, что совсем скоро упадет последняя песчинка в горлышко песочных часов. — Мне не нужно думать об этом, я это знаю. Я ни капли не сомневаюсь в том, что моя любовь будет принадлежать тебе до скончания дней.
Гонвалон почувствовал, что она начинает подозревать. Ее взгляд изменился, стал вопросительным.
— Ты переживаешь из-за того, кто мы, Гонвалон? Потому что наша работа — пляска со смертью? Ты не уверен, что мы будем живы через двести лет.
— Я каждый день проживаю с тобой, как последний, — он поглядел на небо. Им потребовалось много времени, чтобы спуститься в долину. Полдень давно миновал. Завтра в это время… Он отбросил эту мысль прочь.
