Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц (СИ)
Она отвернулась, вскинула руки, точно желая защититься от жестоких в своей правоте слов.
— И у вас был выбор, дорогая тетя, и вы его сделали. Только почему-то не подумали, что у каждого выбора последствия имеются. А вы, кажется, не желаете их принимать.
— Замолчи!
— Почему? К слову, я ту историю с вашим сватовством помню… да и отец кое-что рассказывал…
— Он… он… он все разрушил!
— Все ли? Он ведь не угрожал вашему жениху, но лишь сделал ему предложение. Вместо вашей руки руку баронессы Клемицкой с родовым имением и наследуемым титулом в придачу. И поверьте, ваш любимый не стал раздумывать… разумный, в отличие от вас, тетушка, человек.
— Ты… ты лжешь…
— Вы ведь знаете, что нет.
Демон, которого, в общем-то ни о чем не спрашивали, кивнул. Он, в отличие от людей, ложь чуял и находил запах ее прелестнейшим, однако в словах человека лжи не было.
— Он сказал…
— Дайте угадаю. Он сказал, что король против этого брака. Чистая правда, между прочим. А еще, что мой отец ему угрожал… и наверное, не только ему, поскольку собственной жизнью он бы пожертвовал. И быть может, жизнью ближайших родичей… и не ближайших… а заодно уж твоей. И этого-то благородный герой не мог допустить.
— Ты… ты… ты его не знаешь!
— Или ты, дорогая тетушка? — вкрадчиво поинтересовался Матеуш. — Подумай…
— Мы любим друг друга…
— Или тебе так хочется думать. О да, он, конечно, объявился после свадьбы… что на сей раз пел? Что приказ исполнил, пытался жить с баронессой, но понял, что любит лишь тебя, верно? И что там у него — не жизнь, а сплошные страдания?
— Она его не понимала.
— Он сам себя понять был не в состоянии, дорогая тетушка, — Матеуш откинулся на стуле.
А ведь слушает его не только Клементина.
Мазена — само внимание… и Габрисия, и Эржбета, которая аж вперед подалась и собственного любопытства не скрывала. Надо полагать, на этой истории не одну книгу написать можно…
Иоланта перестала плакать.
А Евдокия достала из широких юбок часы на цепочке. Ее сестрица, взгляд которой Себастьян то и дело ощущал на себе, покачала головой. И как это расценивать?
Еще не время?
— Что до непонимания, — Матеуш, кажется, получал от происходящего немалое удовольствие. — То оно не помешало ему сделать баронессе четверых дочерей.
— Ему нужен был наследник.
— Ну да, конечно… кстати, кого мне действительно жаль в этой ситуации, панночка Иоланта, так это вашу матушку. Она подобного супруга не заслужила. А вы, дорогая тетушка… знаете, отец вас и вправду любит, если до сих пор в монастырь не спровадил.
С этим Себастьян согласился.
— И он огорчится, когда узнает, что вы затеяли.
— Если узнает, — поправила племянника Клементина. — Но боюсь, он не узнает… и ты прав, огорчится, увидев, чем станет его сын… правда, уверяю, это огорчение продлится недолго. Он умрет.
— В страшных муках? — уточнил демон, которому все эти разговоры изрядно поднадоели.
— В муках. В страшных душевных муках, понимая, что породил чудовище…
…следовательно, физическая смерть Матеушу не грозила.
И он, восприняв известие весьма спокойно, лишь уточнил:
— Кого воскрешать собираетесь?
— Подумай, — с этою улыбкой, счастливой, но все одно испуганной, Клементина походила на безумицу. А безумицей она и была, колдовка, рожденная без дара. — Ты же знаешь историю.
— Что ж, полагаю, вариантов не так и много, либо Герберт Отчаянный, но с его духом вы побоитесь связываться… да и упокоили его давненько, либо Миндовг…
— Умный мальчик…
— Знаете, тетушка, — Матеуш потянулся, — мне вас немного жаль… так бездарно похоронить собственную жизнь… чего, спрашивается, ради? Кого ради?
Клементина молчала.
— Или вы и вправду надеетесь, что мой славный предок проникнется к вам благодарностью и позволит вступить в брак с… этим? Увольте. Чувство благодарности ему, судя по хроникам, было чуждо, а брак он и вовсе полагал лишним институтом. Кстати, дорогая тетушка, скажите, если вы были так нужны вашему благородному возлюбленному сами по себе, то почему он просто не сбежал с вами? Обвенчались бы в ближайшем храме, и никто, ни жрец, ни отец, не посмел бы сей брак разрушить. Конечно, отец вынужден был бы вас наказать за своеволие… скажем, конфисковал бы имущество, отослал бы в какую-нибудь деревеньку подальше… быть может, титула лишил бы… но ведь неважно! Главное, любовь, а с милым и в шалаше рай…
Она побледнела, а на щеках проступили красные яркие пятна.
— Вы ведь предлагали, а он отказался, да? Без титула и состояния вы ничего-то не значите… одна женщина из многих…
— Да что ты понимаешь?!
— Ничего, наверное. И не хочу понимать… из-за одного ублюдка, которому не достало или совести, или смелости, погибнут многие. Или вы не осознаете, чем обернется возвращение Миндовга? Или осознаете, но наивно тешите себя мыслью, что с ним управитесь? Дух вызванный, подчиненный… и послушный король на троне…
…в этих словах имелся свой резон, но… слишком сложно все для простой подмены, существовали ведь иные, куда более незаметные способы.
И что за интерес колдовке в том, прежнем, короле?
— Хватит, — оборвала Клементина. — Твоя судьба предрешена. Смирись.
— Так я, вроде бы, и не оказываю сопротивления, — Матеуш улыбался широко и радостно, будто бы всю жизнь мечтал столкнуться с духом безумного родственника. — Сижу вот. Развлекаю дам светскою беседой… видите, какой я ныне положительный?!
Клементину, похоже, эта положительность вовсе не радовала, а напротив, внушала закономерные опасения. Она посмотрела на демона, который окончательно ушел в собственные мысли, должно быть, перебирая все известные ему муки в поисках наиболее страшных.
Меж тем часы пробили полночь.
Нет, Себастьян не считал удары, но как-то сразу и вдруг понял: полночь. И то самое время, которого ожидали, пришло. И не только он понял. Красавицы, и до того сидевшие тихо, замерли, дышали и то через раз, не желая лишний раз внимание Клементины привлекать.
Она же погладила черный камень, который к этой ласке остался равнодушен. Из складок серой юбки появился кинжал, что характерно, тоже черный и вида самого зловещего, с клинком, изогнутым, словно язык пламени. Лезвие вспороло кожу Клементины, и на алтарь упали первые капли крови.
Касаясь камня, они вспыхивали и сгорали, а на боковинах алтаря, вязью тьмы, свежими ранами ее, проступали руны.
