Павел Блинников - Служба Радости
— Да ты сам-то тоже не целенький!
Лишенный ногтя пальчик указал на грудь, потом переместился на бок. Под левым соском зияли три дырочки, в боку пять.
— Ну и что? Я рубаху поменяю и все, а как ты это скроешь?
Теперь уже перст Жюбо показывал на дыру в голове и едва удерживающуюся руку.
— Придумаем что-нибудь. — Пожала здоровым плечом Манада.
Жюбо ничего не оставалось сделать, как про себя проклясть вздорную напарницу.
— Жди здесь, никого не убивай! — приказал Жюбо и пошел в лавку.
Там он обнаружил сжавшегося в комок мужика, с глазами как у роженицы. А когда покупатель-неудачник разглядел дыры в груди и автомат…
— Пожалуйста, не убивайте меня! — завизжал Жора.
— Не стану я тебя убивать, — отмахнулся Жюбо. — Ты же меня не пытаешься. Но мы не окончили беседу. Первый вопрос, где у вас скобяная лавка.
— Что?
— Место, где продают всяческий разнообразный товар. Мне нужны иголки, нитки, краски. Насколько я понимаю, в вашей эпохе все это есть?
— Там, там. — Мужик носом показал на дверь. — Прямо по улице стоит магазин "Тысяча и одна мелочь", но он уже закрыт…
— Далеко?
— Метров через пятьсот.
— Отлично. Второй вопрос: ты говорил, что ваши деньги хранятся в банках, в этом городе есть банк?
— Нет. В Багаевке есть и в Ростове полно, а Маныч станица маленькая…
— А что больше, Багаевка или Ростов?
— Ростов.
— Сколько до него этих твоих метров?
— Если в метрах, то пятьдесят тысяч.
— Далековато, но пойдет. И последнее. Ты никому не расскажешь, что сейчас видел и о нас. Иначе я вернусь. Ясно?
— Да!
— Тогда пока.
Жюбо вышел из лавки и махнул Манаде.
— Пошли, будем тебя латать.
Девушка оторвалась от рассматривания внутренностей кареты стражей и пошагала к Жюбо.
Магазин "Тысяча и одна мелочь" они нашил быстро. Правда витрины скрывали решетки, а на металлической двери висел замок, но Жюбо отстрелил его и вошел внутрь. Глаза мертвеца тут же ухватились за несколько необходимых предметов. На полках действительно лежали тысячи мелочей, но Жюбо привлек в первую очередь: моток капроновых ниток, набор швейных игл и тюбики с краской. Правда нужного цвета не нашлось и Жюбо взял несколько, чтобы смешав получить нужный. Манада тоже шарила по полкам и вскоре случайно наткнулась на очень нужную вещь.
— А что такое пла-сти-лин? — спросила она.
— Замазка! — воскликнул Жюбо, подбегая к девушке. — Какая же ты молодец! Это же незаменимая штука, я и не думал, что такое просто продается!
Он чуть не вырвал коробочку, открыл и, обхватив Манаду за талию, впился губами в ее губы. Столь бурная реакция вызвалась тем, что среди ровных кусочков плотной массы, обнаружился цвет, почти полностью соответствующий человеческой коже. Впрочем, почти сразу мертвец получил бесчувственную пощечину.
— Ты чего? — спросила девушка, морща кривой носик. Жюбо машинально поправил его, и не думая отпускать талию.
— Это же замазка! — опять сообщил он. — В маскировочный комплект первой категории, входит примерно десятая часть того количества, что здесь. Правда там она лучшего качества, но и эта сойдет. Теперь мы тебя починим!
Жюбо отпустил ее, а потом выпотрошил все коробки пластилина, забрав только нужный цвет.
— Жюбо? — позвала Манада.
— Да?
— Там за нами наблюдает тот живчик, как его… Федя, точно. Мне убить его?
— Так это он позвал стражей? Ладно развлекайся, только не получи новых увечий.
Манада вышла из лавки с грацией кошки, а спустя минуту послышался одинокий крик в ночи. Пастух Федя присоединился к брату. Манада вернулась, поигрывая ножом в пальчиках.
— Справилась?
— Еще бы. Знаешь, никогда не подумала бы, что убивать так приятно.
— Это только поначалу. Когда мы выходим из ада, то несем в себе его часть. Вот поработаешь лет десять, и жизнь снова приобретет для тебя цену. Не очень большую, но все же…
— Ты закончил?
— Да. Теперь худо-бедно мы замаскируемся. Здесь даже одежда есть!
Жюбо указал на длинную подставку, там на вешалках висели всякие: футболки, шорты, джинсы, блузки… Он схватил стопку, достал из-за прилавка пару тонких блестящих мешков и упаковал одежду. И когда, наконец, они вышли из лавки, Жюбо сказал:
— Нам надо найти спокойное тихое место, чтобы привести себя в порядок.
— Постоялый двор?
— Нет. Когда убитых стражей найдут, нас будут искать в первую очередь именно там.
— Тогда куда?
— Туда где положено быть мертвецам.
— А, на кладбище…
Манада и Жюбо вновь двинулись по станице Маныческой. Кладбище они нашли быстро. У каждого мертвеца есть что-то вроде внутреннего ориентира — их непроизвольно влечет в могилу. Достаточно лишь расслабиться, позволить естественной грусти поглотить, заползти в душу и как во сне, мертвец двинет туда, где его место.
Манада Трансис еще не научилась доверять чувствам, все же покинула ад не так давно. А вот Жюбо не раз и не два дозволял ощущениям, привести на погост. В тусклых отблесках редких фонарей, он вдруг сделался удивительно грустным. Мутные глаза очистились, показывая естественный карий цвет, а плечи опустились, словно на мертвеца, пятой наступил невидимый исполинский бог. Как ищейка безошибочно находит лисью нору, так Жюбо нашел кладбище.
Низенький забор, а следом густой лес. Буквы неизвестного языка, ласково смотрели на мертвецов, ищущих убежища от враждебного мира. Они манили, призывали прилечь, отдохнуть вечность-другую здесь же — на низких холмиках курганов. Кое-где в лунном свете увядали цветы, искренне не понимая, зачем их сорвали и отнесли на могилы? Одно дело, когда тебя дарят девушке, или матери, или даже учителю — ради радости. Другое дело, лежать здесь на почве, идеально подходящей для роста, но нельзя пустить корни — они остались в прошлой жизни.
— Зачем здесь цветы? — спросила Манада. А может, подслушала их мысли?
— Наверное, в этой эпохе есть культ некромантов, или верование в воскресение. В Мире множество искажений веры в Светлого или Темного. В сто сороковой эпохе вообще считают, что после смерти, ты обретаешь новое тело и возвращаешься в Мир. Но можно получить не человеческое тело, а, допустим, вернуться камнем или ручьем, или даже животным. Это что-то вроде наказания за грехи.
— А что плохого в том, чтобы умерев, вернуться камнем? — Пожала плечами Манада. — Это же лучше, чем получить тело, способное переносить страдания в тысячи раз больше прежнего. Я была бы счастлива, от такого перерождения. Если подумать, камень не может страдать, его не тревожат мысли, он проживет тысячи лет и просто будет лежать. А вот если я, после того как прошла полную жизнь, испытав все ее удары, волнения, правды и неправды буду обречена повторять этот путь снова и снова… знаешь эта религия очень напоминает мне пекло.
