Гай Кей - Львы Аль-Рассана
— Вознаграждение посыльному, — легкомысленно произнес он и снова отступил назад. — Рагоза — это хорошая идея. Но все же назовите ибн Мусе Вальедо, возможно, ему будет лучше у короля Рамиро.
Джеана чувствовала, что краска, выступившая на ее щеках, начинает бледнеть. Затем, вполне предсказуемо, ее охватило чувство, напоминающее гнев. Отец и мать, Велас, сэр Реццони — все, кто хорошо ее знал, — всегда предостерегали ее от излишних эмоций и уговаривали не идти на поводу у своей гордости.
Она шагнула вперед и, привстав на цыпочки, в свою очередь поцеловала Аммара ибн Хайрана. И услышала, как он ахнул от удивления. Так-то лучше: прежде он вел себя слишком уж непринужденно.
— Вознаграждение лекарю, — мило произнесла она, отступая назад. — Мы обычно берем больше, чем посыльные.
— Я все же выпаду из окна, — произнес он, но лишь через несколько секунд.
— Не надо. До земли далеко. Вы этого не сказали, но совершенно очевидно, что в Картаде вы собираетесь осуществить собственный план мести. Выпасть из окна было бы неудачным началом. — Она с удовольствием увидела, что к этому он тоже не был готов.
После новой паузы он сказал:
— Смею надеяться, что мы встретимся снова.
— Это было бы интересно, — хладнокровно ответила Джеана, хотя ее сердце билось слишком быстро. Он улыбнулся. Через несколько секунд она уже смотрела, как он спустился по неровной стене во двор, прошел под аркой и вышел за ворота, не оглянувшись.
Джеана было решила, что выиграла этот последний раунд, но улыбка, которой он ее одарил, перед тем как спуститься со стены, поубавила ей уверенности.
— Осо-ож-о, Джеа-а, осо-ож-о, — произнес отец у нее за спиной, вторя ее собственным мыслям.
Снова испугавшись многих вещей, Джеана вернулась к его креслу и опустилась перед ним на колени. Положила на них голову. И через мгновение почувствовала, как его руки начали гладить ее волосы. Этого так давно не случалось.
Так они сидели, когда Велас пришел за ней, уже собрав вещи в дорогу для них обоих. Разумеется, он самостоятельно принял решение по этому вопросу.
Некоторое время спустя после ухода Джеаны, Веласа и Хусари ибн Мусы, торговца шелком, который, как это ни поразительно, объявил себя борцом против Льва Картады, из кабинета лекаря Исхака бен Йонаннона можно было услышать странные звуки.
Его жена Элиана стояла в коридоре у закрытой двери и слушала, как ее муж, четыре долгих года хранивший гробовое молчание, тренируется, выговаривая буквы алфавита. Потом он начал сражаться с простыми словами, как ребенок, пробуя, что он может произнести, а что нет. К этому времени на улице совсем стемнело. Их дочь, их единственный ребенок, находилась где-то вне надежных стен цивилизации, там, куда почти никогда не ходили женщины, на просторах опасного мира. Элиана держала в руке высокую горящую свечу, и при ее свете посторонний наблюдатель мог бы увидеть глубокое страдание на ее все еще прекрасном лице.
Она долго стояла так, потом постучалась и вошла в комнату. Ставни были по-прежнему открыты, а окно распахнуто, как их оставила Джеана. В конце дня смерти, когда горестные звуки еще раздавались за воротами квартала, звезды, как обычно, безмятежно сияли в темнеющем небе. Скоро взойдут луны, сначала белая, потом голубая, и ночной ветерок, как всегда, принесет прохладу и облегчение опаленной летом земле, на которой люди дышат и ходят. И разговаривают.
— Эиа-а? — произнес ее муж, и Элиане бет Данил эта попытка произнести ее имя показалась музыкой.
— Ты разговариваешь, как болотная лягушка, — сказала она и подошла к его креслу.
В колеблющемся свете она увидела его улыбку.
— Где ты был? — спросила она. — Мой дорогой. Ты был так нужен мне.
— Эиа-а, — снова попытался он и встал. Его глаза были черными впадинами. Теперь они всегда будут такими.
Он развел руки в стороны, и она вошла в пространство, которое они создали для нее в этом мире, опустила голову ему на грудь и позволила себе почти непредставимую роскошь — отдаться горю.
Примерно в то же время их дочь находилась у самых стен города и вела переговоры со здешними проститутками о покупке трех мулов.
Джеана знала несколько тайных лазеек, позволяющих незаметно покинуть город. Некоторые из них были слишком тесными для человека комплекции Хусари, но было еще одно место в самом квартале, в его северо-западном конце, где дерево скрывало низкий проход сквозь камень городской стены. С превеликим трудом, но Хусари все же сумел протиснуться в него с помощью Веласа.
Когда они вышли наружу и остановились на поросшем травой берегу у реки, женский голос — причем очень знакомый — весело произнес в темноте:
— Добро пожаловать, странники. Позвольте мне проводить вас в Сады Наслаждений, какие лишь Ашар предлагает мертвым.
— Киндатам он не предлагает ничего подобного, — ответила Джеана. — Сегодня ты почти могла бы соблазнить меня, Джасинто.
— Джеана? Лекарь? — Женщина, надушенная и увешанная безвкусными украшениями, подошла поближе. — Прости меня! Я тебя не узнала. Кто вызвал тебя сегодня?
— Собственно говоря, никто. Сегодня мне нужна ваша помощь. Возможно, за мной охотятся ваджи, и еще мувардийцы.
— Чума их всех побери! — воскликнула женщина по имени Джасинто. — Разве им мало сегодня крови? — Теперь глаза Джеаны уже привыкли к темноте, и она могла различить перед собой стройную фигурку, одетую в тончайшие, ничего не скрывающие одежды. — Что вам нужно? — спросила Джасинто. Джеана знала, что ей четырнадцать лет.
— Три мула и твое молчание.
— Вы их получите. Пойдем, я отведу вас к Нунайе.
Этого она ожидала. Если кто-то и управлял этим сообществом женщин и мальчиков у стен города, то это была Нунайа.
Нунайа не любила терять зря ни времени, ни слов. Мужчины, которые торопились, это знали или быстро узнавали. Клиент, пришедший к ней с визитом, через очень короткое время оказывался снова в стенах Фезаны, удовлетворив некоторые из своих потребностей и облегчив кошелек.
Покупка мулов оказалась несложным предприятием. Уже несколько лет Джеана — единственная женщина-лекарь в Фезане — была доверенным врачом городских блудниц. Сначала в их квартале у восточной стены, а потом здесь, на севере, после того как ваджи выставили их за городские ворота в один из пригородов у реки.
Это событие стало результатом одной из тех спорадических вспышек праведного гнева, которые возникали в отношениях между городом и теми, кто торгует плотской любовью. Женщины были уверены, что вернутся обратно в город в течение года и, возможно, снова окажутся за его стенами через год-другой.
