Сергей Карпущенко - Месть Владигора
Владигор, не желая разуверяться в благородстве Грунлафа, замотал было головой и снова собрался возразить Бадяге, но вдруг в сенях раздался шум. Слышался голос человека, настойчиво просившего о чем-то, другой же голос возражал.
— Да что там за возня? Кто рвется?! — строго крикнул Владигор и, не получив ответа на свой вопрос, увидел, что в горницу чуть ли не кубарем ввалился кто-то, едва не растянувшись на полу. Огромный стражник, весь красный от борьбы с этим человеком, пытался было Владигору объяснить, что он не виноват и этот малый силою прорвался, но Владигор, узнав в «малом» борейца Муху, только и сказал с усмешкой:
— Ладно уж, иди! Любого ко мне пропустят, а еще стражники князевы!
Муха, даже не поклонившись, затараторил, хлюпая носом:
— Княже, княже! Я только-только от борейцев! Не один уж раз я лазил к ним…
— Как это…«лазил»? — недовольным голосом спросил Владигор. — Или тебе ворота открывали?
— Нет, кто же мне их откроет? Вот с этим «пауком» и лазил! — Из-под шубейки Муха вытащил крюк тройной, железный. К нему привязана была веревка, тонкая, но крепкая. — Крюк на стену закину, зацеплюсь и лезу.
— Ну и зачем же ты ходил к борейцам? — все так же строго спросил Владигор, в голове которого возникло подозрение — а не лазутчик ли борейский все ж таки этот Муха?
— А как же? Надо же вам знать, чего борейцы замышляют! Вот я и ходил разведчиком да и узнал немало.
— Что же ты узнал? — продолжал хмуриться князь Синегорья.
— А то, что завтра утром борейцы на приступ пойдут! Все уж у них готово: и лестницы как раз такой длины, чтобы до верха стены достали, и людишки распределены. Кто — с лестницами побежит, с мечами и щитами на стены полезет, кто покатит щиты большие, чтобы наступающих прикрыть, кто станет стрелять из луков, кто из самострелов, кто камни метать пращами будет. Меда десять бочек уж приготовили — медком крепким подпоят воинов, чтоб страха не имели, да и пошлют на приступ. Чуть рассветет — начнется такое!..
Владигор, в душе негодуя на себя за промедление, вызванное наивным доверием к Грунлафу, который, оказывается, как был всю жизнь свою жестоким волком, так и остался им, быстро спросил у Мухи:
— С какой стороны приступ начать хотят?
— От рощи, где станом расположились, и пойдут. Точно знаю! — ответил Муха. — Ой, князь, готовься! Тьма-тьмущая борейцев на стены ладорские полезет! Как муравьи! Злые они презлые на тебя за то, что ты Грунлафа победил. Позор свой твоею кровью смыть хотят. Видят себя назавтра уж правителями Ладора. Страшную резню в городе хотят устроить, а женщин, девок и детишек в полон забрать!
Владигор оцепенело смотрел на лазутчика и вдруг хлопнул по плечу его:
— Если все верно передал, сотским сделаю тебя и награжу изрядно. Иди покамест, одевайся к бою. Покажешь завтра себя на стенах.
Когда Муха скрылся за дверью, Бадяга сказал:
— Ну, что я говорил тебе? А ты не верил, княже…
— Не время для упреков! — одернул его Владигор. — Поднимай дружину, ратников, народ. Все, кто имеет брони, кольчуги, шеломы, — пусть наденут их. Всех самострельщиков — на стены! Пусть чаны со смолою поднимают, берут дрова, камни уж на стенах есть. Палки еще нужны с развилками — чтобы лестницы борейцев отталкивать от стен. Ну, други, не время мешкать! До рассвета недолго уж осталось!
Железные чаны, которые по приказу Владигора были расставлены неподалеку друг от друга на помосте вдоль стены, за заборолом, были устроены хитро. Сам Владигор задумал сделать их, и в свое время кузнецы выковали их не меньше пятидесяти. Вся хитрость этих чанов заключалась в том, что держались они на двух железных полосах и в нужный момент могли быть опрокинуты, а после вновь возвращены в исходное положение. Под чанами — жаровня, в чанах — смола. После того как дрова в жаровне разгорались, смола начинала таять и кипеть довольно скоро. Еще не рассвело, а воины, утепленные поверх кольчуг меховыми безрукавными кожушками, уже топили смолу, приглядывая сквозь бойницы в забороле за той частью пространства перед не спящим, но тихим Ладором, откуда должны были пойти враги.
Рядом с воинами, хлопотавшими у жаровен, прохаживались, похлопывая рукавицами, ратники с «сохатыми» палками. Их копья были неподалеку, а мечи — прицеплены к поясу. Лучники деловито осматривали тетивы, наконечники стрел, тихо между собой толковали о преимуществах того или иного вида стрел и луков. На них не обращали внимания самострельщики, ощущавшие свое превосходство, а поэтому считавшие умалением собственного достоинства беседы со всякими прочими воинами. Их на стенах было не меньше семисот.
Ладор не воевал уже больше двух лет, а поэтому грядущая схватка с безжалостным и многочисленным врагом страшила каждого, даже самого бесстрашного воина. Все ждали, когда же выкатят, как обещал Владигор, бочку крепкого хмельного меда, и тогда на душе станет полегче, и можно будет думать лишь о том, как бы получше исполнить свой воинский долг, чтобы заслужить не только благодарность князя, но, возможно, и крепкий поцелуй любимой девицы, или ласковое объятие жены, или горделивое восхищение своих детей.
Рассвело как-то неожиданно быстро, будто кто-то пролил на горизонт расплавленный воск. Бадяга, бывший на стене за главного, пристально всматривался в мутную пелену, застилавшую даль, покуда не увидел на сером полотне снега черные пятна, которых становилось все больше и больше. Скоро послышался скрип сотен ног, приминавших снег, и Бадяга понял: «Идут! Не соврал Муха!» Тут же негромко он сказал лазутчику-борейцу, стоявшему рядом:
— Пробеги по стене! Скажи — идут на приступ! Пусть готовы будут!
Борейцы, которые и предположить-то не могли, что в Ладоре знают о приступе, шли к стенам хоть и без разговоров, но смело, не пригибаясь. Оказалось, что катившиеся впереди них большие щиты, поставленные на полозья, были не нужны, потому что в предрассветной мгле лучники и не сумели бы разглядеть наступающих, поэтому никто не опасался выстрелов со стен, и каждый бореец, взбодренный ковшом меда, думал лишь о том, как влезут они сейчас на стену и пойдут кромсать немногочисленных стражников, а потом обрушатся на город страшной, не щадящей никого лавиной.
Но певучие, какие-то сладкие голоса летящих стрел раздались совсем неожиданно для наступавших. Послышались первые стоны упавших на снег, раздались крики людей, осознавших, что они обнаружены:
— Братья, назад, нас увидели! Всех перебьют!
— Предали нас! Бьют синегорцы! Возвращаться надо!
Но те, кто прокричал это, тут же со стонами упали под ударами мечей сотских и десятских, которым был отдан приказ рубить каждого, кто повернется спиной к Ладору.
