Питер Бигл - Соната единорогов
— Может быть, — отозвался Индиго. Он взял серебристо-синий рог из рук Джона Папаса и вышел, не сказав больше ни слова, хоть Джой и окликнула его:
— Послушай, погоди, нам надо поговорить!
Дверь хлопнула, оставив ее и Джона Папаса по-дурацки моргать, уставясь друг на дружку, и музыка Шейры почему-то еще посмеивалась в темных углах магазина.
— Я должен его получить, — ровно произнес Джон Папас. — Во всей моей жизни не было ничего, ничего, чем я хотел бы обладать так, как этой вещью, этим рогом. И сказать по правде, мне за себя стыдно.
— Я знаю, — отозвалась Джой. — Знаю. Но это безумие, он не может так поступить, продать свой рог. Что бы он ни говорил — если Древнейший теряет здесь свой рог, ему уже не вернуться на Шейру. Он умрет здесь, мистер Папас, и он это знает!
— Его дело, — сказал Джон Папас. — Его выбор. Я Границу не пересекал и единственное, что знаю я, — он вдруг запустил руку в волосы, — вертелась тут у меня худущая девчонка, и вдруг из нее полилась такая музыка, какой я отродясь не слышал, и не я один — никто. Но они ее услышат. Клянусь Иисусом и всеми святыми его, они ее услышат.
Джой попыталась его перебить, но старика было уже не остановить, он мечтал вслух, таким она его еще не видела.
— Ладно, главное, ты должна научиться записывать музыку, и побыстрее, научится сплетать голоса, писать ими картины, понимаешь? Научиться настолько, чтобы люди смогли увидеть место, в котором ты побывала, Шейру, смогли ощутить ее, не просто услышать. Придется нам с тобой попотеть, Джозефина Ангелина Ривера.
И он мягко подтолкнул ее к пианино.
— Не могу, — сказала Джой. Во рту у нее пересохло, в горле першило. — Мне нужно идти, увидимся завтра.
И она выскочила на улицу, в первый миг ослепнув от белого солнца, и побежала, потея от страха, налетая на людей, заглядывая в лица прохожих в поисках глаз, принадлежащих Шейре.
К большому ее удивлению, она нагнала Индиго в двух кварталах от магазина. На этот раз он шел неторопливо, двигаясь, как всегда, плавно, однако плечи его, казалось, немного сутулились, несмотря на высокомерную посадку шеи и головы.
Нагнав его, Джой, отдуваясь, перешла на шаг. Как только способность говорить вернулась к ней, она потребовала:
— Ладно, покажи мне.
Индиго коротко взглянул на нее и отвел глаза.
— Древнейших, — сказала Джой. — Где они? Покажи хоть одного.
Индиго ускорил шаг.
— С какой стати? У меня других дел хватает.
Джой рассмеялась.
— Знаешь, что Абуэлита, моя бабушка, говорит о таких как ты? Сплошные перья.
Индиго остановился, повернулся к ней. Джой улыбнулась.
— А птицы-то и нет, — сказала она. — Всего только перья.
На миг ей показалось, что на Индиго, всматривающегося в нее, вдруг навалилась усталость, почти тоска. Три девушки, глядя в сторону, прошли мимо них в медленных сумерках; прокатил развозящий мороженное грузовичок, из кабины которого неслись звуки «Увеселителя». Насмешливость, которую он извлекал из какого-то глубокого, неисчерпаемого источника, вновь наполнила синие глаза Индиго.
— Почему бы и нет? — сказал он. — В конце-то концов, почему бы и нет? Пойдем.
Джой пришлось поспешать, чтобы не отстать от Индиго, впрочем, он вовсе не хотел от нее избавиться, напротив, когда они пересекали огромную стоянку машин или проходили кишащей людьми торговой галереей, он брал ее за руку, чтобы не потерять. Они направлялись в деловой квартал, туда, где за скоростной автострадой Вудмонт перетекал в другой пригород и где магазины работали до девяти-десяти часов вечера. Неутомимый Индиго вел Джой от одной залитой неоновым светом витрины к другой, от аркады к аркаде, и в каждой новой музыка звучала громче и была еще уродливей, чем в предыдущей. Наблюдая как он вглядывается в толпу, как неустанно вертит высоко поднятой головой, Джой думала: «Ему здесь нравится, нравится все, все, что не имеет отношения к Шейре. Мне этого ни за что не понять.»
— Когда она здесь, она вон там, — сказал вдруг Индиго, кивнув в сторону входа в мексиканский ресторанчик. — Но, думаю, она уже отправилась домой. Пойдем.
Джой семенила за ним по растрескавшемуся тротуару, старалась обходить вонючие лужи и кучки мусора стороной, но туфли все равно изгваздала. В сумерках мимо проходили или объезжали их люди, толкавшие перед собою лязгающие проволочные тележки с покупками, зажимавшие под мышками длинные картонные коробки, или волокущие, как отчаявшиеся Санта Клаусы, здоровенные, битком набитые зеленые пластиковые мешки. Никто не заговаривал с Джой и Индиго, даже выручить мелочью не просил. Из женщин некоторые заглядывали им в лица, но мужчины — никогда.
Джой различила музыку Шейры за несколько мгновений до того, как действительно услышала ее — здесь, в таком окружении. Музыка казалась обиженной, — как глаза людей, шедших им навстречу под скоростной автотрассой, — где-то впереди вспорхнул на миг звук одинокого рога и тут же замер, и все-таки то была Шейра, дающая знать о себе. Джой застыла на месте.
— Пойдем, пойдем, — нетерпеливо поманил ее за собою Индиго. — Ты хотела поглядеть на Древнейшего, живущего в твоем мире, в твоем городе, в твое время? Вот и пойдем, поглядишь.
Он пошел, не оглядываясь, и Джой, недолго поколебавшись, поспешила за ним.
Женщина, прислонясь спиною к колонне, сидела на кипе старых газет и наигрывала на алом роге, длиной почти в половину ее роста. Лохмотья, слоями облекавшие ее, отдавали цветом в омертвелую кожу. Густые, грязные рыжие волосы, худое лицо с шишковатым подбородком, светлые глаза с чуть скошенными книзу внешними уголками. Но в теплой улыбке ее, вспыхнувшей при виде Индиго, засветился безошибочно узнаваемый свет самой Границы, а когда она подняла, как королевский герольд, свой рог, мгновенная музыка Шейры пронзила сердце Джой насквозь, как всегда неожиданно, не дав ей времени приготовиться. Впрочем, музыка скоро умолкла, изнуренная, нераскрывшаяся, утекла, как утекает вода по земле, слишком иссохшей, чтобы впитать ее. Женщина пожала плечами, ей это, похоже, было все равно.
— Боже мой, — тихо сказала Джой. Она обошла Индиго и встала перед женщиной, говоря: — Что вы здесь делаете? Вам здесь не место. Вы должны вернуться на Шейру.
Светлые глаза женщины — припухлые, в красных прожилках, — с леденящим спокойствием оглядели Джой.
— Мне нравится здесь, — сказала женщина. Протянув руку, она подхватила пластмассовый стаканчик для кофе и встряхнула его, и несколько монет звякнули, как в деревянном ящике Джона Папаса.
Джой едва удержалась, чтобы не вцепиться в высокие, худые плечи женщины.
