Андрей Кокоулин - Демон Аль-Джибели
— Греется.
— Я знаю, — Бахмати спрятал черную горошину в рукаве, подставил плечо. — Пойдем?
— Да.
По пустынной улице они побрели на многоголосое гудение толпы.
— У меня было… — сказал Хатум, сжав пальцы. — Я видел Кашанцога. Я видел его у Аль-Джибели. Я видел всех остальных…
— Бывает.
— В нем нет жалости. Он — бездна! Я видел, как ты… как мы все…
— И что? Предлагаешь сдаться?
Хатум толкнулся лбом в лопатку.
— Хороший ты… э-э… ойгон, Бахма, — с грустью произнес он.
— Ты чуть не сказал: «человек».
— Да, все время себя одергиваю. Так он придет?
— Кашанцог? Думаю, да.
— Странно, — сказал Хатум, — чем ближе смерть, тем сильнее хочется жить. Мы видимся в последний раз, я знаю.
Остановившись, Бахмати встряхнул гончара как куклу.
— Не получит он никого из вас, понял? Я здесь Союн. По Договору!
— А сил твоих хватит?
— Посмотрим, — Бахмати свернул в проулок и прислонил слепого к стене. — Постой здесь.
Несколько прыжков через ограды, удивленный взгляд верблюда, узкая тропка вниз — и он оказался во дворе у Чисида. Девочка-соседка как раз вела ювелира, прижимающего что-то к груди, другой тропкой в щель прохода к площади.
— Мастер Чисид!
Ювелир повернулся. В руках у него оказался ящичек для монет.
— А-а, ойгон, как твои родичи?
— Они все за Кашанцога.
— Это не новость. Я тебе, кажется, говорил, что так и будет. А ты возражал, как самый настоящий момсар.
Чисид нахмурил брови.
— Я был не прав, мастер. Вы сделали слезы?
— Пятьсот две!
Золото в ящичке тонко звякнуло.
— Раздайте, пожалуйста, людям, — поросил Бахмати. — Каждому — на грудь, плечо или лоб. Они прилипнут. Это очень важно.
— Важно, — повторил Чисид. — И ни одного айхора. Когда?
— Кашанцог будет к полудню.
— Что ж, — ювелир поймал девочкины пальцы. — Пойдем, милая. Нам с тобой придется постоять под солнцем. Выдержим?
— Выдержим, дедушка! — звонко сообщила девочка и показала Бахмати язык.
— Я в тебе и не сомневался, — сказал ей Чисид, медленно забираясь по тропке вверх. — Это ойгон у нас глупый, а мы-то с тобой… — он перевел дух. — Мы-то с тобой — ого-го!
Они окунулись в тень, зажатую стенками хижин.
Бахмати постоял немного, чувствуя, как Око Союна печет лицо, и вернулся в проулок к Хатуму. Гончар стоял неподвижно, слепые глаза смотрели поверх крыши.
— Давай, Хатум, пора, — попробовал отлепить его от стенки Бахмати.
— Погоди, — двинул рукой гончар.
— Что ты видишь?
— Кашанцога. Он… он очень зол.
— Где он?
Хатум вздрогнул. Голова его со щелчком повернулась. Из горла вырвался клекот. Слепые глаза выпучились.
— Бахма-тейчун! Младший! — проревел гончар не своим голосом. — Отдай людей мне!
Где-то далеко на северо-западе, вторя его словам, громыхнул гром. Тревожные пылевые стрелки, желтя, побежали по небу. Тонкая полоска надвигающейся песчаной бури выгнулась на горизонте.
— У меня Договор, — сказал Бахмати, нащупывая жемчужину.
— Ха-ха-ха! — расхохотался Хатум, темнея лицом. — Подотрись им!
— Тогда приди и возьми! — крикнул Бахмати.
— Приду!
Небо громыхнуло снова. Гончар закашлялся и осел на песок.
— Ничего-ничего, — Бахмати помог ему подняться. — Зреть тайное — не совсем безобидное занятие.
— Я… он… я не мог… — бормотал Хатум.
— Это не страшно.
Площадь была полна и волновалась. Голоса вспыхивали, гудели, обрушивались на сайиба ас-Валлеки, а он стоял на ступеньках зала Приемов, и вид его был растерян.
— Что случилось?
— Где Бахмати?
— Мы бросили работу, объясните нам!
Плакали дети. Разносил воду водонос.
Бахмати оставил Хатума на скамье и пошел сквозь толпу к ступенькам. Око Союна, казалось, выбрало точку на макушке и жгло, жгло.
Люди замечали и расступались перед ним.
— Бахма, Бахма.
Шепот обогнал Бахмати, и он взошел к сайибу уже в тревожной, нетерпеливой тишине, полной обращенных к нему глаз.
— Вы говорили про вечер, — укорил его ас-Валлеки.
— Увы, — тихо сказал Бахмати и повысил голос: — Люди!
Тишина натянулась тетивой лука.
Были ли в первых рядах забывшие, как дышать? Возможно.
— Люди! В Кабирре пробудился каннах, Старший демон по имени Кашанцог.
Бахмати сглотнул, чувствуя, как вспухает над толпой страх, и продолжил:
— Он не пожалеет никого. Но я попробую вас защитить. Кому-то это будет стоить месяцев и лет жизни. Кто-то не доживет до завтра. Но я попробую! Аль-Джибель — ваш дом, но этот город стал и моим домом. Домом ойгона по имени Бахма-тейчун. И двадцать лет назад я пообещал, хранить его жителей от бед и напастей. Я исправно исполнял свой Договор все эти годы. Но сейчас хочу спросить: верите ли вы мне?
— Верим!
Он не ожидал такого слитного ответа. Не ожидал. Воздуха вдруг перестало хватать. Защипало глаза. Союн всемилостивый! Я… они… Мои мысли как речь Хатума. Как бы одно слово связать с другим…
— Я… я очень ценю это, — сказал Бахмати, обегая площадь затуманившимся взглядом. — У меня нет половины души. Но мне кажется, что второя половина ее — в вас. Сейчас мастер Чисид должен раздать вам золотые чешуйки, слезы. Я прошу прикрепить их к груди или ко лбу. Детям тоже. Это усилит… Так я, по крайней мере, смогу продержаться дольше.
Он увидел движение в толпе, и ювелира с девочкой, обходящего людей по кругу.
— Еще я хочу сказать, что есть надежда на айхоров. Но что-то они не торопятся. Не ясно, где они и почему… И Союн…
Одна из золотых чешуек дошла до сайиба. Он прилепил ее над бровями и повернулся к Бахмати:
— Как? Правильно?
— Очень хорошо.
Золотые пластинки ловили солнце.
Бахмати подождал, пока медлительный Чисид обойдет всех, и пропел свое настоящее имя (Бахмарикалосончхин). Оно прошло через отверстия в слезах, сплетая людей и их жизни с ним. Жемчужина нагрелась и запульсировала в его ладони.
— Теперь молитесь, — сказал он. — Зовите Союна. Зовите айхоров. Я выстою, сколько смогу, но это время — не песок в пустыне.
По периметру городской стены Бахмати налепил песчаных воинов, и они двумя плотными кольцами окружили Аль-Джибель. Камень он контролировал хуже, поэтому каменных великанов получилось всего три дюжины. Их он определил в резерв. Близкое кладбище дало ему костяных птиц. Призванные шары перекати-поля он начинил огнем.
Выпрямляя невидимые складки купола, Бахмати обошел город.
Солнце установилось над головой. Око Союна казалось мутным. Темные языки лизали треть неба. Буря наползала на Аль-Джибель, и заряды песка летели с гребней барханов. Тр-р-р! — били песчинки в купол.
