Богдан Дорошин - Путем неизбежности
Гэбриэля и Милен похоронили в Цитадели, рядом друг с другом, как и положено наставнику и ученице. По ним прошла пышная служба, где присутствовали многие из Ловцов. Провести на Ту Сторону своих братьев и сестер, павших в битве, великая честь.
Служба прошла так же и по Сирилу Сафэру, пусть его тела так и не нашли. Многие искренне скорбели, сетуя на то, что в другой мир ушел один из самых перспективных Ловцов, каких знало нынешнее поколение. Такие люди попадаются раз в сто тысяч. Примерно так и сказала Кэролайн, когда пришло ее время говорить о почившем ученике. И она не лукавила. Сирил мог стать действительно великим. Мог. Но не стал.
Деревушку Освейн восстанавливать и заселять новыми жителями не стали. Просто уничтожили все следы ритуала и захоронили трупы, отдав некогда цветущий поселок на неизбежное съедение дикой природе. В этом не было трагедии, просто глубоко в горах стало на одну заброшенную деревню больше.
Годы шли, зимы сменялись теплыми временами, и в мире происходило много чего важного. Эта история так бы и закончилась на этой ноте, если бы не тот факт…
Что все только начиналось.
ГлаваV
Утро выдалось тяжелым, потому как Скорч, Шлэг и Дубин вчера упились до поросячьих глазок: веселых и ничего не смыслящих. Повод к празднику выдающимся назвать было нельзя: Дубин наконец-таки смог продать награду отца, и выручил за нее целых пятнадцать медных кругляшей. И будучи парнем простым и в чем-то бестолковым, предложил своим лучшим друзьям такое дело отметить. Выдумывать ничего нового не стали: купили у бабки Захи браги, что покрепче, и завалились на сено. В соседских огородах предприимчивый Скорч сумел раздобыть нечто съестное, но закуска не особо помогла. На утро у всех троих закономерно появились симптомы похмелья.
— Ну может не будет так далеко идти от села-то? — взмолился Шлэг, со лба которого обильно скатывались градины пота. — Дров и здесь порубить можно.
— Ага, — фыркнул Скорч, несущий, как и все остальные, на плече топор. — Потом Филин тебе кое-что отрубит. Этот участок леса — его собственность, и он уже давал понять, что его стоит уважать. Или ты забыл, что случилось с Лукцом?
Филин, или как его назвали при рождении Дорен Монит, был местным ростовщиком, и в деревне за этим стариком закрепилась слава самого влиятельного в округе человека. А так же самого жадного и жестокого. Филином его прозвали за то, что он всегда все замечал, и ничего не упускал из виду. В деревне Ручьи (да и в ближайших поселениях тоже) ходила поговорка, что если задумал что-то против Филина, то готовься проиграть.
Лукец же был парень, который решил когда-то эту поговорку опровергнуть. Он был крепок здоровьем и пользовался уважением односельчан, но умные мысли посещали его черепушку не часто. В этом плане с ним мог соревноваться только Дубин, чей интеллект вызывал еще больше сомнений. Но суть не в этом, а в том, что однажды Лукец взял у Филина деньги, как модно говорить в больших городах, «под процент». А потом этот самый процент отказался выплачивать, аргументируя это тем, что одалживал он на корову, и возвращает как за корову, а откуда взялось еще несколько цыплят, он не понимал. И был Лукец так решительно настроен, что у него даже случилась публичная перебранка с самим Филином, где он назвал последнего жуликом и пообещал выгнать из деревни, если тот не отстанет от него. А все знали, что с ростовщиком шутки плохи.
В итоге закончилось все плохо… для Лукца. Однажды, возвращаясь из деревенского трактира, на него напали неизвестные и крепко избили, да так неудачно, что у парня появились травмы, несовместимые с дальнейшей работой. На лечение требовались деньги, и на помощь вновь пришел Филин, который был якобы ни при чем. В итоге долги росли и ширились, Лукец не мог с ними совладать, и сильно запил. Позже от него ушла жена, а землю, которую кровью и потом всхаживали его предки, пришлось отдать в уплату долга.
С тех пор прошло уже шесть лет, и если посмотреть со стороны, что и делали ребята идущие по дрова, то Филин победил, оставшись при своем. А вот Лукец… от крепкого здоровья молодца не осталось ничего. Сейчас это был высохший мужчина, хромающий на сломанную в нескольких местах ногу, и просящий налить ему рюмочку-другую бесплатно.
— Нет, — Дубин замотал головой в отрицательном жесте. — Я Филина злить не хочу. Его участок леса — значит его! Мама всегда мне говорила, что чужого следует чураться. Только свое можно брать, или то, что заработал честным трудом. Идем дальше…
— Да идем, идем, — тяжко вздохнул Шлэг. В отличие от Дубина, он отчетливо представлял, сколько им еще пилить сквозь лес, и сколько потом возвращаться, но уже с тяжелыми дровами за плечами. Одно радовало — скоро должен был показаться источник, у которого можно будет утолить жажду.
Солнце стояло высоко над головой, и его лучи палящими мечами проходили сквозь кроны, что смыкались над головой. Такого жаркого дня Шлэг не помнил на своей памяти уже давно, хотя совсем недавно на Ручьи налетела такая гроза, что от ледяных тяжелых капель порой нельзя было спрятаться даже в хатах. Ветер при этом ломал загоны, валил деревья и завывал диким зверем. Бабка Заха заявила на следующий день, что это были проделки древних богов, что они бесновались из-за того, что люди их забыли, но Шлэг ей не поверил. На своем девятнадцатом году жизни никаких богов он не встречал, и считал их обычной сказкой, сродни тех, что ходят про Повелителя Хаоса, его слуг, Ловцов и прочую ересь.
Другое дело Создатель. Он существовал, и Шлэг это чувствовал. Более того, юноша каждый день молился ему, ибо у него было не все гладко. С виду прекрасная жизнь: подмастерье кузнеца, хорошие перспективы, невеста… Но Шлэг чувствовал себя глубоко несчастным. Наставник Зокар нисколько его не уважал и частенько прибегал к рукоприкладству, особенно когда дело касалось Диты, его дочери. Именно она и была невестой Шлэга, но лично он себя считал подневольным женихом, ибо особого выбора у него не было. После смерти родичей ему некуда было податься, и Зокар держал парня подле себя только из-за того, что так хотела его дочурка. И Дита очень быстро научилась этим пользоваться, превратившись из милого цветка, в капризную мегеру. К тому же, по всем признакам выходило, что спустя годы (если не перестанет налегать на сдобные булочки) девушка вполне могла дойти до габаритов отца, и Шлэг уже сейчас воочию представлял, как жена его лупит по вечерам.
Посему, в каждой своей молитве, молодой человек просил Создателя о том, чтобы тот дал ему новую жизнь. А старую… пусть отдает кому хочет! Ему, Шлэгу, она не нужна.
