Федор Чешко - Урман
— Ну, будет уже. — Кудеславовы руки помимо хозяйской воли принялись успокаивать, гладить эту безжалостно остриженную голову, спину, вздрагивающую от судорожных рыданий. — Одна в лес сунуться не побоялась, а теперь… Поздно уже бояться, слышишь? Некого уже стало бояться! Вот ведь глупая…
Векша вдруг с силой оттолкнулась от него, суетливым движением попыталась запахнуть на груди полушубок (хотя вовсе не он приоткрыл девичью тайну). Мечник с легкой насмешкой глянул в заплаканную синеву Векшиных глаз, повторил тихонько:
— Вот глупая… — И вдруг посерьезнел. — Ты уж извиняй за тот удар — ну, рогатиной, во дворе. Я же еще не знал…
Векша подалась навстречу и легонько потерлась щекой о Мечникову ладонь. Но длилось это не более мига. Девушка внезапно прянула, вскочила; и сам Кудеслав тоже вскочил, круто разворачиваясь и выдергивая из-за голенища нож. Потому что от безжизненной медвежьей туши отчетливо донеслось этакое ехидное покашливание.
Кашлял, конечно же, не медведь. Возле мертвого зверя стоял боги знают как очутившийся здесь волхв. Вместо привычного посоха в руках у него был лук — огромный, длиною почти в Кудеславов рост; из-за пояса хранильника торчали две стрелы, от наконечника до оперенья словно бы вымаранные сохлой кровью (от вида этих стрел Мечника передернуло).
С нарочитым вниманием Белоконь поглядывал то на нож, стиснутый в руке Кудеслава, то поверх Кудеславова плеча, и в черных глазах старика Мечник высмотрел нечто мало приятное для себя и для Векши. Однако лицо хранильника выражало лишь добродушную насмешку; эта же незлая насмешливость зазвучала и в голосе волхва, когда он наконец решил поломать затянувшуюся молчанку:
— Ты что же, мил-друг, никак резать меня собрался? Уж не из-за той ли причины, которая у тебя за спиною носом пошмыгивает?
Кудеслав поспешно нагнулся, засовывая нож туда, где ему надлежало быть. Оторопь, вызванная внезапным появлением хранильника, проходила, и Мечнику уже с трудом верилось в недоброжелательность, якобы распознанную им в волховском взгляде. С чего бы это Белоконю быть недовольным? Ну, утешил да приласкал Кудеслав полуживую от страха купленницу своего друга (кстати сказать, купленницу эту Мечник наверняка зря вздумал про себя называть девушкой)… По-братски ведь успокоил, без малейшего оскорбления для хозяйской чести. Не мог же волхв разгадать его непрошеные подспудные помыслы! Или мог? А если мог, то наверняка разгадал и ту решительность, с которой Кудеслав эти самые помыслы выгнал из головы. Раз и навсегда выгнал… кажется.
Тем временем хранильник, отвернувшись от Мечника с Векшей, принялся внимательно разглядывать мертвого людоеда. Кудеслав подошел, встал рядом, и волхв сказал, не отрывая взгляда от обезображенной медвежьей головы:
— Похоже, его когда-то лось копытами истолок.
— Жаль, не до смерти, — буркнул Мечник.
— Жаль, — кивнул Белоконь.
Он обернулся к Кудеславу и сказал, глядя ему в глаза:
— А ты хорош с мечом. Я видел — и там, на подворье, и здесь… Лучше тебя никто бы не сделал.
— Ты, что ли, за нею сюда?.. — Мечник кивнул на Векшу.
Хранильник тихонько рассмеялся:
— Нет, за тобой. Шагах в десяти от тебя держался, а ты и не заметил. Воин…
— Он и на подворье поблизости от тебя был с луком своим, — подала голос Векша (купленница так и не двинулась с места; понуро стояла там, где застигло их с Кудеславом хихиканье волхва). — Я пыталась сказать, а ты: «Цыц!..».
Мечник ошарашенно уставился на Белоконя:
— Как же?.. Ты же говорил, что нельзя тебе его убивать!
— Ну, говорил, — хмыкнул волхв. — Мало ли как все могло обернуться… Думаешь, сумел бы я в избе высидеть, зная, что подвел тебя под гибельную угрозу?
Он выждал немного, рассматривая выражение Кудеславова лица, потом пробурчал:
— То-то! И пойдемте-ка домой.
Мечник до крови закусил губу. Стало быть, старик все время был рядом и, ежели что, без колебания пожертвовал бы ради тебя сыновой жизнью, благорасположением богов, еще невесть чем… А ты… А что ты?! Да ничего! Ни в чем нет твоей вины перед ним! Подумаешь, купленницу по волосам погладил — разве это вина? А мысли — они мысли и есть, не больше. Так что можно прямо и честно глядеть старику в глаза.
Кудеслав потупился и вымолвил, глядя на носки своих сапог:
— Я пока не пойду. Меч не могу оставить — он там, под медведем. Попробую выдостать. И тушу бы освежевать, покуда не захолодела…
— Да нетто ты в одиночку… — Волхв вдруг осекся и помрачнел. — Ладно. Сыны вернутся — пришлю тебе на подмогу. Сам бы пособил, да не гоже мне все-таки касаться его. И ты, кажется, не больно-то хочешь от меня пособления.
Опираясь на лук, как на посох, он двинулся вниз по склону. Поравнявшись с Векшей, хмуро бросил: «Пошли уж!». Та было шагнула следом, но вдруг замерла, прикипев взглядом к пальцам свободной от лука волховской руки. Словно бы спиною увидав эту заминку, хранильник приостановился, зыркнул через плечо:
— Ну, чего встала?
— Я… — Векша облизнула губы, вздохнула, будто перед прыжком в холодную воду. — Можно, я с ним останусь, помогу?
Белоконь медленно обернулся:
— Думаешь, ему от твоей помощи выйдет хоть какой-нибудь прок?
Купленница молчала, по-прежнему не отрывая глаз от старческих пальцев и от какой-то вещицы в них. Кудеслав собрался было сказать, что ему Векшина помощь выйдет хуже злодейской помехи, но не успел. Волхв вдруг как-то сник, словно бы сделался ниже ростом и уже в плечах.
— Ладно, — почти прошептал он. — Все верно. Судьбу не обманешь.
На шести шагах трудно разглядеть маленькую вещицу, почти целиком спрятавшуюся в темной ухватистой пятерне. Да Мечник и не шибко приглядывался, что там волхв вертит в руке, — просто надо же было куда-нибудь смотреть, чтоб не встретиться глазами со стариком! Показалось ли Кудеславу, что это сушеная лягушачья лапка? Наверное, показалось: нынче хранильнику вроде бы совсем ни к чему таскать при себе простенький детский оберег от судорог.
А вот причину стариковского огорчения Мечник наверняка понял правильно. Векшина нелепая просьба позволить остаться могла означать что угодно, но волхв умеет видеть куда глубже и дальше прочих людей. И будущее предугадывать он тоже умеет. Чужое будущее. Свою же судьбу не дано предвидеть даже самым могучим кудесникам-ведунам.
Волхв уходил — ссутуленный, неторопливый, усталый. Кудеслав раздраженно мял-теребил бородку, провожая взглядом мелькающую в просветах между деревьями дряхлую (да-да, именно дряхлую!) фигуру. Векша тоже глядела вслед Белоконю. Долго глядела — пока хранильник окончательно не скрылся из глаз. А потом внезапно заплакала в голос и так стремительно кинулась к Мечнику, что тот даже отшатнулся сперва: воину показалось, будто скрюченные тонкие пальцы тянутся к его горлу.
