Пирс Энтони - Властью Песочных Часов
Конь бледный щипал травку в стороне. Нортон был спокоен. Неизвестно почему, разговор со скелетом уже не казался ему из ряда вон выходящим событием. Он был весь сосредоточен на теме переговоров.
— Хочу ввести вас в курс дела относительно ребенка, — сказал Танатос. — Сей младенец, вопреки очевидному, отнюдь не невинный. Он в равновесии. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Не очень. Вы его что — взвешивали?
Нортону показалось, что череп улыбнулся, — хотя какая может быть улыбка при отсутствии лица?
— Да, в определенном смысле я его взвешивал, — сказал Танатос. — Точнее, его бесплотную душу. У меня есть особенные весы для сортировки душ. Если злые поступки человека перевешивают добрые, я отсылаю его в Ад. Если наоборот — то в Рай. Это правда, что человек обладает свободной волей и прижизненным поведением определяет свой жребий за гробом. Однако некоторые души находятся в равновесии, то есть накопили в себе к моменту смерти равное количество добра и зла. Таких я отсылаю в Чистилище.
— Вы хотите сказать, что Рай, Ад и Чистилище не плод вымысла, а совершенно реальные места?
— Нет, это не реальные места, — ответил Танатос. — Это скорее реальные состояния. Рай, Ад и Чистилище, равно как и некоторые из инкарнаций, существуют исключительно в нашей культуре, благодаря достаточно сильной вере в них. В других культурах иные системы. И у меня очень мало клиентов в этих других культурах, где преобладают другие верования и где смерть имеет иное олицетворение.
— Извините, но я-то никогда не верил ни в Рай, ни в Ад, ни в инкарнации! — воскликнул Нортон.
— Сознательно — быть может. Однако способны ли вы поручиться за то, что таится в сокровенных глубинах вашей души? Скажите, вы верите в Добро и Зло и в свободу выбора?
Важнейший вопрос! И очень кстати!
— Оставим меня, — сказал Нортон. — Ребенок… откуда взяться злу в его душе? Он никому не причинил вреда. Наоборот, он — жертва недобрых обстоятельств, созданных другими… которые способны более или менее сознательно верить в Добро и Зло и свободно выбирать между ними!
— Верно. Матушка Гея весьма и весьма сожалеет о том, что произошло. По досадному недосмотру ее дар Гавейну оказался с изъяном. Когда она обнаружила свою ошибку, было уже поздно что-либо менять. Матушка Гея не в силах преступать собственные законы — она может лишь изредка раздвигать их рамки… Она неимоверно могуча, но у нее такое невероятное количество дел! Видя смертного, который за гробом так истово старается стать лучше, нежели он был при жизни. Зеленая Мать умилилась и захотела оказать ему услугу. Из-за большой занятости она не до конца вникла во все обстоятельства дела
— вот и вышел досадный конфуз. Да, инкарнациям тоже случается совершать ошибки — и даже горшие, чем ошибки смертных.
— Хорош «конфуз»! Он стоит человеческой жизни! — возмущенно воскликнул Нортон.
— Гавейну будет дан второй шанс, — заявил Танатос. — Гея, сознавая свою вину, решила компенсировать промах. Она уже переговорила с Клото, одной из богинь Судьбы, и они пришли к соглашению.
— Ребенок выздоровеет?
— Нет, младенец безнадежен. Гавейну будет дарована возможность жениться вторично, и на этот раз более удачно.
У Нортона холодок пробежал по спине.
— Жениться вторично? — переспросил он. — Стало быть, он разведется с Орлин?
— Нет.
— Значит, она родит ему второго ребенка? Не понимаю… Он что — должен вторично жениться на Орлин?
— У Орлин не будет второго ребенка. Большая часть зла, в котором повинен этот младенец, именно в том и состоит, что он — причина безвременной смерти собственной матери.
— Безвременной смерти? — в ужасе переспросил Нортон.
— Мне горько сообщать это вам, но таков неизбежный ход вещей. Быть может, вам будет легче, если вы узнаете всю подоплеку событий. Вы непричастны к этой драме. Вся тяжесть вины — на ребенке.
— Но ребенок ничего дурного не сделал!
— Ребенок вот-вот умрет. И этим убьет свою мать.
— Ребенок не выбирал — умирать или жить! Это несправедливо!
— Если так, то, значит, грех отца лег бременем на невинную душу сына. Не вмешайся Гея, ребенок был бы здоров. У вас, Нортон, отличные гены.
— Не сомневаюсь, — с горечью отозвался Нортон. — В моем роду сплошь здоровяки и долгожители… И все же в этом перебросе греха есть что-то нелепое, бесчестное. Ведь отец ребенка как бы я…
— Я не смею сказать, что система, которой я служу, идеальна, — мягко возразил Танатос. — Но изменить ничего нельзя. Вы абсолютно ни в чем не виноваты — ни по отношению к ребенку, ни по отношению к его матери. Вы должны понять, что загробная судьба ребенка пока до конца неясна, тогда как путь матери очевиден — в Рай. Она — чистое, доброе существо. Такой она была в радости, такой осталась и в горе. Ее безвременная кончина от тоски
— недобрый поступок по отношению к близким, но сие малое зло не повредит ее запредельной судьбе… Я надеюсь, что полное знание всех обстоятельств избавит вас от ненужных страданий. Вы хороший человек и проживете всю жизнь в союзе с Добром, если выйдете с неисковерканной душой из горнила этого испытания.
— Как трогательно, что Смерть заботится о моем нравственном комфорте! — воскликнул Нортон с горькой усмешкой. — Вы объявляете, что мой ребенок… то есть ребенок Гавейна должен умереть. Вы объявляете, что моя любимая женщина должна умереть. И при этом вы предлагаете мне все понять, на все наплевать, расслабиться и наслаждаться жизнью! Чего ради вы затеяли весь этот разговор? Стоило ли так напрягать себя?
— Потому что я не люблю бессмысленные страдания, — наисерьезнейшим тоном ответил Танатос. — Смерть есть неизбежность, коей не дано избежать ни единому живому существу. Я за всяким приду в свое время. И это справедливо, потому что венец праведной жизни — праведная смерть. Однако сами по себе обстоятельства смерти могут быть разными. Я решительно предпочитаю не усугублять эти обстоятельства излишней жестокостью. А значит, не должно длить сверх меры агонию умирающего или, наоборот, каким-либо образом укорачивать срок жизни, отпущенный человеку Атропос.
— Атропос?
— Это третья из воплощений Судьбы, одной из важнейших инкарнаций. Клото прядет нить человеческой жизни, Лахесис, так сказать, определяет ее окрас, ну а Атропос в назначенный час обрезает эту нить. Смерть человека ложится тяжким бременем на души тех, кому он был дорог. Поэтому значительная часть моих забот — не о мертвых, а о живых, таких, как вы. Я испытываю сострадание к смертным, потому что им действительно приходится порой очень и очень нелегко.
— Сострадание! — насмешливо передразнил Нортон.
