Марина Дяченко - Авантюрист
Мы стояли посреди дороги – я и лошадь. Вдалеке виднелось селение с ненавистным постоялым двором, и как-то сразу обнаружилось, что вокруг глубокая осень, отдаленный лес стоит голый, как шлюха, поля сжаты, а дорога покрыта лужами. Налетел холодный ветер – и спасибо ему, должен же я был оправдаться перед собой за те малодушные холодные мурашки, что прошлись по моей спине от первого прикосновения Чонотаксова волшебства…
Знак понуждал меня изменить направление. По непонятным причинам Черно Да Скоро пересмотрел свои планы, и теперь я должен был ехать в сторону, недвусмысленно указанную резкой сменой погоды.
Кто сказал, что без господ магов этот мир скучен?! Я предпочел бы благородную скуку сомнительному развлечению быть флюгером. Флажком на карте господина Чонотакса…
Я влез в седло и пустил лошадь вслед за лоскутком синего неба. Вслед за уходящим солнцем; скрипя зубами, я ехал туда, где желал меня видеть непредсказуемый господин маг.
* * *Я нагнал их на следующий день.
Две сытые лошади тянули две повозки; бока их – повозок, а не лошадей – разрисованы были смеющимися и рыдающими лицами, черепами, картами, молниями и прочими знаками судьбы. Комедианты выглядели хуже – усталые и пропылившиеся, они шагали рядом с повозками, не решаясь, как видно, утруждать лошадей своим тощим весом. Их было шестеро – трое мужчин, красивая женщина в добротном плаще, молодая горбунья с подведенными глазами и девчонка лет пятнадцати, в рваном платье с чужого плеча, странно сгорбленная, припадающая на обе ноги.
Я обогнал их на длинном подъеме. По мне скользнули один за другим шесть взглядов. Предводитель труппы – круглолицый малый с косматыми бровями – смотрел хмуро и неприветливо, пара его спутников – равнодушно, красавица привычно улыбнулась, горбунья часто замигала, а девчонка…
Собственно, девчонка смотрела на меня дважды. Сперва коротко – мгновение, я успел разглядеть только, что один глаз у нее утопает в сини кровоподтека. Потом, уже опередив неспешно бредущую труппу, я поймал второй ее взгляд – и мне сделалось жарко.
Она умоляла. Я не понял о чем, но взгляд был отчаянный, как будто она тонула в колодце, но кричать не могла, а могла только смотреть…
Я придержал лошадь и спросил как мог приветливо:
– Куда путь держите, добрые комедианты?
Предводитель нахмурился еще больше, двое парней удивленно на меня воззрились, красавица заулыбалась живее, горбунья вздохнула. Девчонка смотрела вниз – в серую дорожную пыль.
– Люблю театр, – соврал я ласковым голосом.
– А вы приходите на представление, – не менее ласково пригласила женщина. – Окажите милость, благородный господин, как до ярмарки дойдем, так и сыграем…
– А далеко ярмарка? – поинтересовался я живо.
– Там… – Женщина неопределенно махнула рукой. Мужчины переглянулись; один был здоровенный детина с лицом сельского дурачка, в жилах другого явно имелась примесь аристократической крови, он был, вероятно, бастард, не прижившийся в замке распутного батюшки…
Я посмотрел на девчонку.
Если бы она подняла взгляд хоть на минуту, если бы повторила свою беззвучную просьбу – кто знает, как сложилась бы дальше эта встреча на дороге.
Но она смотрела в пыль. Я засомневался.
Мало ли какие беды могут постигнуть девчонку, приставшую к комедиантам? В особенности если ее руки белы, пальцы тонки, а светлые всклокоченные волосы знавали лучшие времена. Кто знает, не повторяет ли она судьбу вот этого молодого бастарда – рожденная для лучшей доли, но получившая от судьбы дорогу, повозки, холодный осенний ветер…
– Приду поглядеть, – пообещал я вежливо. Развернул лошадь и поскакал вперед.
* * *Эгерт вернулся черный, как головешка, с растрескавшимися на ветру губами, измученный и постаревший. Он надеялся, что Танталь выбежит навстречу и через всю улицу закричит, что Алана давно дома; его надежда угасла при первом же взгляде на ее лицо, но он все-таки спросил, сам не зная зачем:
– Нет?
– Нет.
Было холодно. По дому бродили сквозняки. Старая нянька вот уже неделю не поднималась с постели.
Эгерт обыскал селение Гнилищи. И все близлежащие хутора; в камине трещал огонь, Танталь сидела рядом, сгорбленная, не похожая на себя, на ее лице медной маской лежал отсвет пламени, Эгерту смутно вспомнились другой камин, и другой огонь, и другая женщина, и теплое огненное море, на дне которого он впервые коснулся своей жены, тогда девушки, Тории, неизменно прекрасной…
– Надо Тории сказать, – негромко пробормотала Танталь.
Эгерт, не глядя, покачал головой.
* * *Ярмарка действительно имелась, и совсем неподалеку – на дороге как-то сразу сделалось людно, окрестные жители щеголяли праздничной одежкой, особенно меня поразила одна хозяюшка, восседающая на верхушке высоченной пирамиды из мешков. Рискуя свалиться – а телега то и дело ныряла колесом в дорожные выбоины, молодка как бы невзначай поддергивала цветастый подол, выставляя на всеобщее обозрение новые сапоги, желтые, как дыня, до блеска смазанные жиром. Носик гордячки, и без того вздернутый, задирался тем временем на совсем уж немыслимые высоты. Ей казалось, что сапоги сверкают, затмевая своим блеском всю ярмарку, да заодно и солнце.
Торги тянулись не первый день – вокруг запруженной людьми площади успели подняться горы хлама и отбросов. Бродячие псы разжирели настолько, что допускали до поживы хозяйских кошек, чистых и ухоженных, но неудержимо стремящихся вкусить порока среди мусорных куч. Я поморщился, мой нос был слишком нежен для богатой запахами свалки.
Вероятно, следовало ехать дальше, однако в стороне от площади стояла гостиница, каменная, непривычно добротная для простого селения, и мне до зуда в коже захотелось горячей воды, мягкой перины и спокойного ночлега.
Я остался.
Ночь мне отравили собаки, устроившие под самым моим окном сперва оргию, а потом побоище. Утром я высчитал пять монет из платы за комнату – на покрытие морального ущерба; хозяин возмутился было, но я одним взглядом отбил у него охоту спорить. Пусть лучше приструнит собственных псов.
Не отдохнувший, но вполне довольный собой, я собрался продолжать свой путь и, между прочим, объехать при этом ярмарочную площадь десятой дорогой. Намерению моему не суждено было сбыться – даже за три переулка от торгующего улья слышны были совместные усилия глухого барабана и визгливой дудки.
– Комедианты! Комедианты!
Ловкий мальчонка стянул булку из корзины зазевавшейся матроны, любительницы искусства.
– Комедианты! Айда, комедианты!
Некоторое время я раздумывал. Потом любопытство взяло верх; не сходя с лошади, начальственно покрикивая на заступивших дорогу зевак, я двинулся на площадь, туда, где пестрели размалеванными боками уже знакомые мне повозки.
