Джон Норман - Странники Гора
Я полагал, что утром Камчак пошлет за тачакским кузнецом, чтобы поставить клеймо на Элизабет, которую он прозвал «своей маленькой дикаркой».
Клеймо тачакского раба не похоже на клейма, используемые в городах, которые для девушек являются изображением первой буквы слова «кейджера».
Клеймо тачаков – знак четырех рогов боска, такой же, как на их знамени; клеймо из четырех рогов боска, расположенных таким образом, что они немного напоминают букву «X», имеет размер около полутора-двух дюймов; конечно же, клеймо четырех рогов используется и для того, чтобы метить тачакских босков, но там оно много больше и образует грубый квадрат со стороной шесть дюймов. Вполне возможно, что вслед за клеймением тачак пожелает вдеть Элизабет в нос тонкое кольцо, подобное тем, какие носят все тачакские женщины – будь то свободные женщины или рабыни; после этого останется только нацепить на Элизабет Кардуэл тарианский ошейник с гравировкой и обрядить её в кейджер.
Пробудившись поутру, я обнаружил укутанную в шкуру красного ларла Элизабет сидящей, прислонясь к одному из шестов, поддерживающих шкуры фургона.
– Я хочу есть. – Она посмотрела на меня, и глаза её были сонными и красными.
Мое сердце радостно подпрыгнуло – девочка оказалась сильнее, чем я предполагал. Я был несказанно рад. На помосте Катайтачака я боялся, что она не сможет выжить, поскольку слишком слаба для сурового мира Гора. Я беспокоился, что шок, вызванный её внезапным перемещением между мирами в дополнение к обращению в рабыню, может смутить её разум, перемешать её чувства и, таким образом, лишить ценности в глазах тачаков, которые в свою очередь могут попросту скормить её каийле или слинам.
Теперь я мог быть спокоен – Элизабет Кардуэл сильна, она не сойдет с ума, она обречена на жизнь.
– Твой господин, – Камчак из племени тачаков, сказал я. – Сначала поест он, а потом, если решит, накормит и тебя.
Она вновь прислонилась к шесту.
– Хорошо, – сказала она.
Когда проснувшийся Камчак выкатился из своих мехов, Элизабет невольно поклонилась ему. Камчак взглянул на меня:
– Как себя чувствует маленькая дикарка сегодня? – спросил он.
– Голодна, – сказал я.
– Замечательно!
Камчак перевел взгляд на прислонившуюся к шесту Элизабет, пытающуюся скованными руками натянуть на себя повыше полость ларла.
Конечно, она отличалась от женщин, которыми он до сих пор владел, и, похоже, Камчак никак не мог определиться – что же с ней теперь делать. Он привык к девушкам, чья культура подготовила их к весьма реальной вероятности рабства, хотя, может, и не рабства среди тачаков. Горианская девушка, даже свободная, привыкла к рабству как к общественному явлению, возможно, она даже сама владела одним или более рабами, она помнит, что она слабее мужчины и какие это может иметь последствия; она знает, что города могут пасть, а караваны могут быть ограблены; она знает, что может быть пленена даже в собственных покоях достаточно сильным воином, связана и унесена из своего родного города на спине тарна, она знакома с обязанностями рабов, и если она и попадает в рабство, в целом она готова к тому, что её ожидает: она знает, что ей разрешено, а что – нет; более того, к счастью или к несчастью, горианская девушка обучена тому, что чрезвычайно важно знать, искусству угождать мужчине; поэтому, даже если девушка останется вольной, она все равно учится готовить и подавать вкусные блюда, красиво ходить, уметь держать себя в обществе и следить за своей внешностью, позаботиться о мужчине, знать любовные танцы и так далее.
Разумеется, Элизабет Кардуэл ничего этого не умела. И пришлось признать, что по всем параметрам она была именно тем, кем считал её Камчак, «маленькой дикаркой». Но, если быть справедливым, очень хорошенькой маленькой дикаркой.
Камчак прищелкнул пальцами и указал на ковер на полу. Элизабет преклонилась перед ним, прижимая к себе меха, и склонила голову к его стопам.
Она была рабыней.
К моему удивлению, Камчак по причинам, которые он мне не объяснил, не стал обряжать Элизабет Кардуэл в кейджер, к большому неудовольствию других рабынь лагеря. Более того, он не стал её клеймить и вдевать ей в нос тонкое золотое кольцо, как у тачакских женщин, и даже, что уж совсем казалось непостижимым, не надел на неё тарианский ошейник. Само собой, он не разрешил ей заплетать или как-либо укладывать волосы – они должны быть распущены, но для того, чтобы обозначить её как рабыню, было вполне достаточно и только этого.
Он разрешил ей разрезать и сшить себе одеяние без рукавов из шкуры красного ларла. Шить она почти не умела, и я с удовольствием слушал её ругательства, когда она, привязанная теперь только за временный ошейник и цепь, приделанную к кольцу, время от времени втыкала костяную иглу себе в палец или делала неправильный стежок нитью из жилы.
Шов оказывался то слишком плотным и морщил и топорщил мех, то слишком свободным и в перспективе открыл бы напоказ то, что должно было скрываться одеждой. Я сделал неоригинальный вывод, что девушки, подобные Элизабет Кардуэл, привыкшие покупать готовую одежду в магазинах Земли, были не так искусны в обращении с иглой, как, возможно, бывали искусны в иных заботах, сопряженных с ведением домашнего хозяйства, – в умениях, которые, как оказалось, могли пригодиться и в другой необычной ситуации.
Наконец Элизабет закончила шить, и Камчак отвязал её, чтобы она смогла подняться и нарядиться в обнову.
К своему удовольствию, я отметил, что её меховое пальто свисает несколько ниже колен.
Камчак критически осмотрел этот наряд и, вытащив из-за пояса кайву, обкромсал подол настолько, что теперь он был даже короче, чем то очаровательное желтое платье, в котором Элизабет попала в плен.
– Но это была длина кожаных платьев тачакских женщин.. – осмелилась протестовать Элизабет.
Я перевел.
– Но ты – рабыня, – ответил Камчак.
Я перевел его замечание.
Элизабет поникла головой.
У неё были красивые, стройные ноги. Камчак, мужчина, получал удовольствие от созерцания их.
Кроме того, что он был мужчиной, Камчак к тому же был её господином – он приобрел девицу, следовательно, мог удовлетворить свое желание. Должен заметить, что я вполне одобрял его действия. Я не был против того, чтобы наблюдать, как очаровательная мисс Кардуэл передвигается по фургону.
Камчак заставил её пройтись несколько раз туда-сюда по фургону, сделал замечание о её походке, а затем, к удивлению нас обоих – моему и мисс Кардуэл, он не сковал её, но разрешил прогуляться по лагерю без охраны, предупредив только, чтобы она вернулась до наступления темноты – то есть до того, как выпустят сторожевых слинов.
