Джордж Мартин - Присяжный рыцарь
— Женщина предложила взять вас к себе? — прищурился Осгри. — Вы покидаете меня, чтобы лечь в постель с этой шлюхой?
— Не знаю, кто она — шлюха, колдунья, отравительница или честная вдова. Мне нет до нее дела, чем бы она ни была. Мы едем на межи, не в Холодный Ров.
— На большую дорогу, вы хотите сказать. Подкарауливать добрых людей. — Чаша выпала из дрожащей руки старика и покатилась по полу, расплескивая вино. — Что ж, убирайтесь. Вы мне не нужны. Я жалею, что принял вас в дом. Убирайтесь!
— Как скажете, сир. — Дунк сделал знак Эгу, и они вышли.
В эту последнюю ночь Дунку хотелось быть как можно дальше от Юстаса Осгри, поэтому легли они в подвале, вместе с доблестным войском Оплота. Ночь выдалась беспокойная. Лем с красноглазым Пейтом храпели — один громко, другой непрерывно. Через люк, из еще более глубоких погребов, несло сыростью. Дунк ворочался на колючей соломе, то засыпая, то пробуждаясь. В лесу его покусала мошкара, в соломе обитали блохи, и он все время чесался. Скорее бы уйти отсюда, думал он, подальше от старика, сира Бенниса и всех остальных. Пора, пожалуй, свозить Эга в Летний Замок, к отцу. Он скажет ему об этом утром, когда башня останется позади.
Утро, однако, казалось очень далеким. В голове у Дунка кишели драконы, черные и красные, шахматные львы, старые щиты, поношенные сапоги, ручьи, рвы, плотины и непонятные для него пергаменты с королевской печатью.
Присутствовала там и она, Горячая Вдова, Роанна — ее веснушчатое лицо, тонкие руки, длинная рыжая коса. Из-за этого он чувствовал себя виноватым. Ему должна сниться Тансель, а не вдова — Тансель по прозвищу Длинная, но для него в самый раз. Она раскрасила его щит, а он спас ее от Огненного Принца, но еще до назначенного ему испытания Тансель исчезла, «Она не хотела видеть, как я умру», — твердил себе Дунк, но наверняка он этого знать не мог. Он туп, как чурбан — одно то, что ему лезут в голову мысли о Горячей Вдове, это доказывает. Тансель только улыбалась ему, он ни разу к ней не притронулся и ни разу ее не поцеловал, даже в щеку. Зато вдова к нему притронулась, да еще как — так, что губу раздуло. «Не будь дураком, чурбан, она не про таких, как ты. Она слишком маленькая для тебя, слишком умная и ох как опасна».
Наконец он заснул надолго, и ему приснилось, что он бежит через поляну в Уотовом лесу — бежит навстречу Роанне, а она стреляет в него из лука. Каждая ее стрела попадала в цель и пронзала ему грудь, но боль от них была удивительно сладостна. Ему следовало бы бежать прочь, но он бежал к ней, медленно, будто самый воздух обратился в мед, хотя во сне всегда бежишь медленно. Стрелы продолжали вонзаться в него, точно в ее колчане им счету не было. Ее с серые с зеленым глаза смотрели лукаво. «Это платье делает ваши глаза еще ярче», — хотел сказать он, только на ней не было платья, не было вообще ничего. Веснушки чуть сбрызнули ложбинку меж ее маленьких грудей, твердые красные соски походили на ягоды. Утыканный стрелами наподобие дикобраза, он свалился к ее ногам, но еще нашел в себе силы ухватить ее за косу, рывком повалил ее на себя и поцеловал.
На этом месте его разбудил чей-то крик.
Люди ругались и охали, нашаривая в темном подвале штаны и копья. Никто не знал, что стряслось. Эг ощупью зажег сальную свечку. Дунк первым вылез наверх и чуть не врезался в Сэма Ступса — тот бежал вниз, пыхтя, как кузнечные мехи, и бормоча что-то неразборчивое. Дунк придержал его за плечи, не дав упасть.
— Что там такое, Сэм?
— Небо, — бормотал старик, — небо. — Видя, что толку от него не добьешься, все поднялись на крышу, чтобы самим посмотреть. Сир Юстас уже стоял на парапете в ночной рубахе, глядя куда-то вдаль.
Солнце вставало на западе.
Дунк далеко не сразу сообразил, что это значит, а когда понял, промолвил:
— Уотов лес горит. — Снизу слышалась ругань Бенниса — такая, что Эйегону Недостойному покраснеть впору. Сэм бормотал молитвы.
Пламени на таком расстоянии не было видно, но зарево охватило половину западного небосклона, затмив звезды. Половина Королевской Короны скрылась за пеленой дыма.
«С огнем и мечом», — сказала она.
Пожар полыхал до утра, и в Оплоте никто не спал. Вскоре до них дошел запах дыма, и стали видны языки пламени, пляшущие вдали, как девушки в алых юбках. Все беспокоились, не дойдет ли огонь сюда. Дунк до рези в глазах всматривался в ночь, ожидая появления всадников.
— Беннис, — сказал он, когда бурый рыцарь поднялся к ним со своей жвачкой во рту, — ей нужен ты. Лучше бы ты уехал отсюда.
— Бежать? — заржал тот. — На моем-то одре? Все равно что попробовать улететь верхом на проклятой курице.
— Тогда сдайся. Ну, раскроят тебе нос, и всех дел.
— Мой нос меня устраивает таким, как он есть. Пусть сначала возьмет меня — поглядим, чья краса пострадает. — Беннис сел, поджав ноги, спиной к крепостному зубцу, и достал свой точильный камень. Сир Юстас стоял как раз над ним, и они стали вполголоса совещаться.
— Длинный Дюйм будет ждать нас у дамбы, — говорил старый рыцарь, — а мы вместо этого сожжем ее урожай. Огонь за огонь.
Сир Беннис счел эту мысль удачной, только добавил, что и мельницу бы неплохо поджечь.
— Она в шести лигах от замка с той стороны, Длинному Дюйму не придет в голову там караулить. Спалим мельницу и убьем мельника, это ей дорого станет.
Эг тоже их слышал. Он кашлял, и его белки сверкали во мраке.
— Сир, надо остановить их.
— Как? — спросил Дунк. «Их вдова остановит, вместе со своим Длинным Дюймом». — Это они так, языком треплют, Эг. Чтоб штаны не намочить со страху. А нам до них дела больше нет.
Пришел рассвет, затянутый серой дымкой. Воздух ел глаза. Дунк хотел выехать пораньше, но сомневался, что они далеко уедут после бессонной ночи. Они с Эгом позавтракали вареными яйцами, пока Беннис учил ополченцев. Они люди Осгри, а мы нет, говорил себе Дунк. Он съел четыре яйца, полагая, что с сира Юстаса причитается, Эг съел два. Еду они запили элем.
— Можно поехать на Светлый остров, сир, — предложил мальчик, пока они укладывались. — Если им докучают островитяне, лорду Фармену лишние мечи пригодятся.
Эг подал хорошую мысль.
— А ты там когда-нибудь был?
— Нет, сир, но там, говорят, красиво. Недаром же остров и замок лорда Фармена называются Светлыми.
— Светлый так Светлый, — засмеялся Дунк. С него словно тяжесть свалилась. — Я пойду седлать, — сказал он, когда они увязали его доспехи в узел, перехваченный пеньковой веревкой. — А ты ступай на крышу за нашими одеялами. — Этим утром еще одно столкновение с шахматным львом требовалось ему меньше всего. — Если увидишь сира Юстаса, ничего не говори.