Владимир Свержин - Корни огня
Что же предпринять? Писать в Рим о немыслимом условии, которое имел наглость выдвинуть кесарь франков? Да об этом страшно даже подумать! Но армия здешних баронов, вторгшись со стороны Альп, может подоспеть к Риму еще быстрее, чем абары, движущиеся с Балкан… — об этом тоже не следовало забывать. — Этот не остановится, — крутилось в его голове. — И никого не станет слушать. Я жестоко ошибся, ожидая увидеть на троне мальчишку, чье воображение легко увлечь славой Рима, подавить устрашающими словами очевидца и купить обещанием высоких наград, возможно, не в этой, но в загробной жизни точно».
Юный правитель оказался вовсе не таков. И, что уж совсем досадно, он и не думал заблуждаться по поводу той роли, которую играла Церковь в заговоре против его отца.
Секретарь тихо, чтобы не нарушать размышлений его высокопреосвященства, подошел к столу. Кардинал поднял на него хмурый взгляд.
— Что-то важное?
— Ничего особенного, монсеньор. Прибыл мессир Пипин Геристальский.
Папский легат отбросил подальше очиненное перо, которое перед тем крутил в пальцах, кивнул:
— Пусть войдет.
«Быть может, Дагоберт изменил решение?» — мелькнула приятная, но совершенно безосновательная мысль.
С Пипином фра Гвидо вел дела уже много лет. И, будь его воля, рад был бы вести их и дальше. Как человек скрупулезный и последовательный, как человек, прекрасно осведомленный о богатствах этой земли и нравах людей, ее населяющих, Пипин был незаменим.
Войдя в зал кардинальской резиденции, посетитель плотно закрыл за собой дверь.
— Что вы намерены предпринять дальше? — прямо с порога жестко спросил он.
— У меня не остается выбора, — фра Гвидо в волнении поднял холеные руки, точно прося Творца небесного вразумить венценосного грешника. — Я должен представить святейшему Папе категорическое требование франкского кесаря.
— Но это же абсурд! — возмутился майордом. — Даже затевать речь о том, чтобы дракон и сын дракона был признан святым! Возмутительная ересь! Нелепо и крамольно!
— Да, это так, — кивнул прелат. — Меня это ужасает не меньше. Но Риму нужны франкские мечи и копья. А Дагоберт, увы, за это требует гарантий, и как можно быстрее.
— Вы это серьезно?
— Куда как серьезно, друг мой.
— Что же вы станете писать, требуя создать комиссию по беатификации,[8] а уж тем более, канонизации? Какие заслуги перед Богом и Церковью назовете? Этот нечестивец даже не считал его святейшество наследником власти святого Петра и отказывался платить десятую часть в пользу Церкви!
— Но все же десятина сполна поступала в казну. — Фра Гвидо вышел из-за стола, молитвенно сложил руки перед собой и склонил голову с благодарностью Всевышнему за попечение о своей Церкви.
— Это была моя заслуга! — возмутился Пипин.
— Мы оба знаем это, друг мой. Но теперь будет его. Как и те монастыри, которые строились в годы его царствования…
— Его царствования, но моего правления! — напомнил майордом Нейстрии.
— Поверьте, мессир, и я, и его святейшество, и вся наша Церковь помним об этом и весьма признательны вам. Но, пока вы не можете справиться с этим драконьим выродком, мы, как ни прискорбно, вынуждены идти у него на поводу. Я потребую немедленного созыва комиссии. Процесс этот не скорый, понадобится урегулировать множество формальностей, найти свидетелей чудес, совершенных покойным кесарем… — Фра Гвидо выразительно поглядел на собеседника, желая убедиться, хорошо ли тот его понимает. — Возможно, такие чудеса и не сыщутся. Кто знает, кто знает… А войско — с храбрым ли Дагобертом, без него ли, — нужно уже сегодня.
— Если мы победим, — задумчиво начал Пипин, — работу комиссии можно будет утопить в бесчисленных оттяжках и уточнениях.
Кардинал промолчал, благостно поднимая очи горе и поглаживая кончиками пальцев теплое золото наперсного креста.
— А если, не дай Бог, враг одолеет нас, то сие и вовсе не будет иметь никакого значения.
— Увы, так и есть, — склонил голову фра Гвидо. — А потому вам следует приложить все силы и убедить кесаря, что мы делаем максимум возможного для выполнения его прихоти, а потому следует поторопиться с оказанием помощи Риму.
Хотя я говорил и говорю, что Риму предпочтительнее иметь правителем франков взрослого умудренного опытом мужчину, чем вздорного мальчишку нечистой крови. — Он вновь поглядел на собеседника темными, почти черными глазами, будто стараясь понять, все ли тот уяснил. — Ступайте, и да поможет вам Бог!
Связь заработала в тот момент, когда Лис проверял посты, выставленные на стенах резиденции и в пределах виллы.
— Господин инструктор! Пипин Геристальский только что покинул особняк легата, — сообщил Бастиан.
— Ты знаешь, о чем они там языки чесали?
— Простите, что?
— Простить все — это как раз основное занятие Всевышнего. Говорили о чем?
— К сожалению, не могу сказать. Беседа состоялась за плотно закрытыми дверями, стража…
— Учу вас, учу — толку ноль. Мне шо, нынче утром стража помешала, когда нужно было в зал попасть? Включайте соображаловку. Ладно, как там наш старина Пип?
— Он вошел в особняк крайне разозленный, а вышел задумчивый. Со мной чуть было не столкнулся, но, кажется, не заметил.
— Оскорбись и воспой это в следующей балладе, — хмыкнул Лис. — Нам-mo с того что толку?
— Я думаю, — не слишком уверенно, но настойчиво продолжал Бастиан, — в этом как раз есть толк. Если в своих действиях майордом рассчитывал на поддержку Рима, то, видимо, ему была обещана весьма значительная помощь. Сейчас и планы заговорщика рухнули, и Рим в большой опасности. Конечно, такое положение вещей вывело майордома из равновесия. Однако после аудиенции у легата он выглядел куда более спокойным, чем до нее. Следовательно, фра Гвидо и Пипин составили какой-то новый план.
— Ценное наблюдение. Знать бы еще, какой, — прокомментировал Лис. — А так — быть может, не исключено, что при удачном стечении обстоятельств, ежели все сложится и ничего не помешает, то, наверное, может быть. Ладно, ничего, молодец, на хлеб с маслом наработал. Но чай будешь пить без сахара.
— Я тут еще хотел сказать, — не давая инструктору прервать связь, вставил Ла Валетт.
— Хороший мальчик, проявляешь активность на уроке, все время тянешь руки в нужное место. Хотел — говори. Когда-нибудь твою голову повесят на доску почета.
— Ох, не надо вешать мою голову. Лучше я и дальше буду ею пользоваться.
