Джуд Деверо - Воспоминание
Как бы то ни было, я очнулась, и, поскольку моя талия была так перетянута, что ей бы и муравей позавидовал, не смогла встать и что-нибудь сказать. Кстати, было очень приятно видеть, как вокруг меня суетятся две женщины и еще седой человек представительного вида. Поскольку я живу одна, то когда заболеваю, максимум ухода, на который я могу рассчитывать, – это что мне мальчик из местной булочной принесет пакет апельсинов и выпечки. Поэтому беготня вокруг меня была довольно приятна.
– Ну, что я могу сказать, – произнес седой человек таким тоном, который мог иметь только врач. Есть вещи, которые не меняются на протяжении веков. – Думаю, теперь будет все в порядке. Вы, леди, частенько слишком сильно перетягиваете свои корсеты. – Он обернулся к служанке. – В следующий раз смотрите, чтобы ей можно было дышать.
Служанка промямлила:
– Да, сэр. – Но было ясно, что она говорит так только чтобы не спорить. Подумать только, и мужчины считают, что когда-то женщины слушались их по-настоящему.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – Девочка, которая была с другой стороны от меня, взяла меня за руку и склонилась надо мной, как будто в самом деле боялась, что я умру.
Мне удалось ответить:
– Немножко кружится голова.
Потом я попыталась сесть в кресле, покрытом парчой, на которое меня уложили. Такие кресла в старину назывались «обморочными» – в данном случае, надо заметить, очень уместно.
– Думаю, что у вас все будет в порядке, – произнес доктор, потрепав меня по руке, как будто мне было четыре года. – А может, у этого обморока есть и другие причины. – И он понимающе подмигнул мне.
Вряд ли он имел в виду путешествие во времени, поэтому мне пришлось улыбнуться ему с самым милым выражением лица. Что я хотела бы знать об эпохе короля Эдуарда меньше всего на свете – так это как в те времена проходили гинекологические осмотры.
Должно быть, моя улыбка его удовлетворила, потому что он встал и начал складывать свои инструменты в чемоданчик с монограммой. Наконец настойчиво посоветовав мне побольше отдыхать и соблюдать щадящую диету, он вышел из комнаты. «Точно как мой доктор, – подумала я. – Если не считать, что мне пришлось бы пойти к нему на прием, и денег он взял бы больше».
Все это время служанка делала вид, что очень занята. Она перебирала платья в гардеробе, перекладывала какие-то щетки на туалетном столике, но было ясно видно, что ей до смерти любопытно узнать, почему я упала в обморок. По крайней мере, из этого мне стало ясно, что леди де Грей обычно не падала в обморок. Для меня в данном случае это значило, что ей хватило мужества научиться дышать, будучи запертой в этой железной клетке.
Я снова попыталась сесть, но это было не так-то просто, потому что под одеждой от груди до бедер я была закована в клетку, которая обладала примерно такой же гибкостью, как старинный костюм для ныряния из книг Жюля Верна.
– Оставьте нас, – решительно приказала служанке девочка. И я осталась в комнате вдвоем с девочкой, которая пристально рассматривала меня. Ну что, Хейден, что теперь ты будешь делать?
– Что случилось? – спросила девочка. – Ты какая-то странная…
– Правда? – отозвалась я, откидываясь в кресле. Мне нужно было немного побыть одной, чтобы прийти в себя. Я с любопытством оглядывала роскошную обстановку комнаты. Серебряные орнаменты, отполированные до блеска, виднелись на каждой поверхности. Украшения работы Фаберже заполняли кабинет с высоким потолком, и я увидела сморщенную обезьянку, изображенную на одной книге.
Я тут же вспомнила свой кабинет в Нью-Йорке, свой туалетный столик, обсыпанный пудрой; разбросанные под ним каталоги, а в углу – коробку одежды, которую я все собиралась послать своей сестре.
– Катрин, – сказала девочка. – Тебе лучше теперь?
Я повернулась и постаралась улыбнуться девочке как можно жизнерадостнее. Лучше бы я этого не делала. Стоит мне заговорить, и они тут же поймут, что я – пришелец.
– Я. что-то неважно себя чувствую, – пробормотала я и в первый раз по-настоящему услышала себя. Я говорила, как настоящая англичанка. Чтобы проверить себя, я произнесла несколько слов, которые до сих пор произносила, разумеется, на американский манер.
Можете себе представить, как я была поражена, что теперь говорю, как принцесса Диана.
Уставившись на меня, девочка присела на краешек кресла.
– Если ты опять, как всегда, разыгрываешь одну из своих вечных историй, то я предупреждаю, в этот раз я не буду тебе помогать. Мой брат и так на меня сердится.
Не подумав, я ляпнула:
– Какой твой брат? – Но, прежде чем я докончила, я уже знала. Девочка была моей золовкой, ей было шестнадцать, и она отчаянно, просто до безумия мечтала выйти замуж.
Лицо девочки скривилось:
– Я знаю, что ты его ненавидишь, но я-то – нет! Если бы ты дала ему возможность…
Я услышала, как сама говорю:
– Возможность! Твой брат не заслуживает никаких возможностей! Я сделала все, чтобы наш брак был удачен, но что я могу сделать, если муж отказывается… отказывается…
От чего это он отказывается? Я так пыталась прочитать мысли в своей собственной голове, что от напряжения у меня заболели виски. Но ведь это была не моя голова, эта голова принадлежала другому человеку. Кто может это понять?
– Катрин, – нетерпеливо произнесла девочка. – Что с тобой?
Мне очень хотелось глубоко вздохнуть, но моя грудь по-прежнему была в оковах, которые не давали ей стать больше двадцати дюймов в диаметре.
– Я не помню.
– Чего ты не помнишь?!
– Не помню… чего не помню.
– Одна из твоих шуточек! Катрин, ты хоть когда-нибудь бываешь серьезна?
Я нахмурилась. Неужели я пропутешествовала во времени на сотню лет назад затем, чтобы слышать все те же жалобы на мой характер, что я слышала всю свою жизнь?
Девочка вскочила и принялась мерить комнату шагами.
– Ты просто не представляешь себе, как все это серьезно. На этот раз Тэви действительно рассердился. – Она обернулась и пристально посмотрела на меня. – Он собирается развестись с тобой!
Услышав это, я тут же поняла, что женщина, которая прячется в моей голове, знает, что муж собирается с ней разводиться. Чего же она боится?
Послушайте, но неужели же она – я! – не сильнее, чем это?
– Почему?
Девочка закрыла лицо руками и горько заплакала. Несмотря на то, что средняя часть моего тела не гнулась, я с трудом встала и подошла к ребенку.
– Эллен, – произнесла я мягко, неожиданно вспомнив ее имя. – Все уже изменилось. Не будет никакого развода. Твой брат… Тэйви и я помиримся, и все будет прекрасно.
Улыбаясь, я старалась не быть насмешливой. Эллен не могла знать, что она говорит уже не с целомудренной дамой, которую всю жизнь защищали и о которой всю жизнь заботились, а с женщиной тридцати девяти лет, которая повидала в жизни чуть-чуть побольше. И, кроме того, я знаю гораздо больше, чем леди де Грей. Я знаю, что этот человек, мой муж, моя половина. Этот человек создан для меня, как, впрочем, и я для него. Леди де Грей не узнала этого никогда.
