Татьяна Зубачева - Аналогичный мир
Он выпрямился и повернулся к Живчику.
— Хорош. Теперь ты давай, — и развернул того к себе спиной. И так же, растирая длинную мускулистую золотисто-коричневую спину, зашептал. — Руками больше работай, не горячи, а расслабь. И потом, упаси тебя от рывков, дави аккуратно и всё.
— Полночи проваландаешься, — пробурчал Живчик.
— А быстро да резко, себе дороже. Зато потом будешь спать, а не синяки пересчитывать.
— Угостила хоть тебя?
— Апельсином.
— Это на Выборе-то?!
— Первачка, сразу не сказала, а потом… сам знаешь. А у неё одна пятёрка.
— Совсем голь в Палас попёрлась, даже на вино у них нет, — вздохнул Живчик.
Он только хмыкнул в ответ.
— Эй, вы, двое! — новый надзиратель стоял в дверях, поигрывая дубинкой. — Если не натрахались, на вторую смену пойдте.
Они отскочили друг от друга, торопливо размазывая по телу остатки крема. Проскакивая мимо надзирателя, получили дубинкой по мягкому, но не больно. По физиономии Живчика, он понял, что тот уже придумал кличку надзирателю, но говорить было уже некогда. Камера укладывалась на отдых. Койка придушенного пустовала, и он ещё успел подумать, что если у него начнутся кошмары, судьба будет такая же. Но пронесло. Он потом только иногда плакал во сне. Но всегда молча. А в имении и это прошло…
…Эркин потянулся в полусне, перекатил голову по подушке. Тепло, мягко, и есть не очень хочется. Ему повезло. Другим спальникам пришлось куда хуже.
Придя с работы, Женя так и нашла их спящими. И когда она подошла к нему, он только приоткрыл глаза, посмотрел на неё и снова заснул, привалившись здоровой щекой к подушке. Женя постояла, посмотрела на них… И вздохнула. Дети. Что один, что другая.
Она устало наводила порядок. Проверила, поели ли они. Так, судя по следам, Алиса скормила суп Эркину. А лекарства? Пакетик пуст, будем надеяться, что он их принял, если только Алиска не научила его спускать таблетки в щель между кроватью и стеной. Она так удивлялась, когда Женя безошибочно вынимала их оттуда. Женя невольно рассмеялась, и её смех разбудил Алису. Та никак не могла понять, утро или вечер и почему она в кровати, но уже одетая.
— Не уже, а ещё! — Женя поставила её на пол. — Сейчас вечер. А сколько раз я тебе говорила, чтобы ты в одежде на постель не ложилась. Ты посмотри, даже в тапочках. Это же безобразие, Алиса! Мне теперь всё это отстирывать.
Алиса виновато хлопала ресницами и решила перевести разговор.
— А почему ты говоришь по-английски?
— Сегодня английский день, — сердито засмеялась Женя. — Но всё равно нельзя в обуви ложиться на постель.
Эркин старательно спал.
Об этом он не подумал, но уж очень было тяжело, и боялся, что девчонка проснётся. Будем надеяться, что она и не просыпалась.
Женя оглянулась пару раз на подозрительное молчание у стены, но не стала развивать эту тему…
— Сегодня хорошая погода. Сейчас поедим, и ты сможешь немного поиграть во дворе.
— У сарая?
— Да, у нашего сарая.
После радостного вопля Алисы притворяться спящим было глупо. И Эркин завозился, высвобождая руки и усаживаясь.
— Сейчас, — улыбнулась Женя. — Есть хочешь?
Он кивнул.
Эркин лежал и смотрел, как она кормит Алису и одевает её.
— От сарая не уходи. Чтобы я тебя из окошка видела.
— Ага, — кивала Алиса.
— И помни: никому-никому.
— Ага.
— Иди. Как позову, сразу домой.
— Ага.
Женя вышла на лестницу посмотреть, как Алиса вприпрыжку бежит к сараю, и вернулась. Эркин встретил её улыбкой, правда, совсем не такой как когда-то. Раненая щека заставила его быть осторожным даже в этом.
— Ну, как ты?
— Хорошо. Завтра я встану.
— Завтра ты ещё будешь лежать.
Женя присела на кровать, протянула ему тарелку.
— Ешь. Сейчас молоко нагреется, выпьешь.
Посмотрела, как он осторожно, с одной стороны, жует.
— Зубы все целы?
Он кивнул и просяще посмотрел на неё. Она поняла.
— Ещё, да? — и засмеялась его просветлевшему лицу. — Сейчас принесу.
И снова Женя сидела и смотрела на него. Эркин не любил, когда следили за его едой, но её взгляд не тревожил, не заставлял заглатывать, пока не отобрали. Он мог бы съесть ещё столько же, если не больше, но просить ещё добавки не стал. Покорно подставил ладонь под таблетки. Три, как и днём. Уже без сопротивления проглотил их, и запил всё тем же горячим сладким молоком. И не серый как днём, а голубой вечерний сумрак был вокруг. Женина ладонь легла ему на левое плечо и, быстро повернув голову, он прижал её подбородком. Она не отнимала руки. Шло время, а они не шевелились. А потом Женя мягко высвободилась и встала.
— Уже поздно. Пойду Алису звать.
Он опять лёг. Лежал и слушал, как она зовёт Алису, как хлопает нижняя дверь и звякает засов, потом шаги по лестнице, хлопает верхняя дверь, ещё замок. И голоса. Жени и Алисы.
— Я никому-никому ничего не сказала! — гордо хвасталась Алиса.
— Ну и молодец. Выпьешь сейчас молока и ляжешь.
— А он пил? — подозрительно спросила Алиса.
— Пил, — рассмеялась Женя. — Давай, не тяни время. Не поможет.
Каждый глоток Алиса перемежала вопросами и рассказами. Но Женя была непреклонна.
— Мам, а я знаю. Его Эрик зовут.
— Хорошо, пей.
— А почему он зовёт меня "мэм"? Я ведь маленькая.
— Не знаю. Пей.
— А у Тедди ухо оторвалось. Ты пришьёшь?
— Пришью. Пей.
Алиса поняла: отвертеться от молока не удастся, и смирилась.
Женя уложила дочку, убрала со стола. Накатывался вечер. Большой трудный вечер. Она подошла к нему. Спит? Эркин не спал и сразу повернулся к ней.
— Я завтра на весь день уйду. Двойная смена, — он понимающе кивнул. — Я пока приготовлю всё на завтра, ты подремли. А потом я тебе все новости расскажу. Хорошо?
— Хорошо.
Эркин лежал, закинув здоровую руку за голову, и слушал. Звяканье посуды, лёгкие то приближающиеся, то удаляющиеся шаги, шелесты и постукивания, её короткие возгласы, когда ей что-то не удавалось… Полусон-полуявь покачивал его усыпляющим ритмом, столько покоя и безопасности было в этих шорохах.
Женя бросила последний взгляд на плиту: пусть тихо остывает. На завтра должно хватить, а послезавтра… послезавтра у неё только контора, это уже не страшно. Она осмотрела его вещи. Ну что ж, всё высохло. Можно заняться починкой. Придирчиво осмотрела швы. Нет, всё-таки он молодец, следил за собой, никаких насекомых. И вода была без них, и на одежде следов нет. А чинить здесь… начать и кончить. На рубашке ни одной пуговицы, воротник наполовину оторван, выдран рукав, ну, это всё потом…
Она вернулась в комнату и от порога увидела его глаза и такую… непривычную улыбку половиной лица. И, бросив рубашку на стол, присела на край кровати.
