Виталий Бодров - Охотник
Котгоблины – это загадка природы. Все (в том числе и эльфы) утверждают, что до Потопа никаких котгоблинов и в помине не было. А потом вдруг взялись откуда-то. С виду они – ну чисто гоблины, только уши кошачьи, острые (отсюда и название). Практически как у эльфов. А если еще вспомнить, что женщин у эльфов после Потопа немного выжило, то… Улавливаете мою мысль?
Так вот, любой эльф, который подобную мысль уловит, тут же даст по роже собеседнику. А потом вежливо объяснит за что. Эльфы, хоть и живут в болоте, галантных манер не утратили.
Гоблины, однако, в этом вопросе со мной были солидарны. Своих родичей люто ненавидели, эльфийскими ублюдками обзывали. Котгоблины к эльфам относились с благоговением, а вот гоблинам платили той же монетой, разоряя деревни и устраивая засады. В плен врагов ни те, ни другие не брали, при том что людей порой захватывали и, случалось даже, отпускали на свободу. Меня, к примеру, отпустили. Хотя и не сразу.
Эльф, как и большинство его собратьев, оказался тощим и изможденным. Не успел еще отъесться после суровой зимы и голодной весны. Их все еще слишком много осталось, эльфов, чтобы на болоте прокормиться без охоты. Хорошо еще рыбой не брезгуют, иначе передохли бы совсем.
В руках у него приличных размеров рыбина. Ох ты, а я и внимания не обратил, что вонючая болотная жижа сменилась чистой водой! Мы, оказывается, уже почти вплотную подошли к селению эльфов, сами того не заметив. Здесь некогда было сердце их леса, и воду они умудряются до сих пор держать чистой, не подпуская болото. Здесь же они занимаются рыбоводством. То есть разводят рыбу, ловят, а потом и едят вдобавок. С гарниром из желудей Древа.
– Эльф! – радостно восклицает Релли. – Настоящий эльф! Я их раньше только на гравюрах видела!
– Я тоже, – сознается господин Излон. – Только там они были женского пола… и без одежды совсем.
– Что вы делаете на нашей земле? – сурово вопрошает настоящий эльф, пытаясь удержать в руках скользкую рыбину. Я ухмыляюсь, выразительно смотрю под ноги.
– На вашей воде, так будет точнее, – говорю ему.
Кажется, его Нубом зовут. То есть это я так его называю, потому как настоящее эльфийское имя человек произнести не в состоянии. Либо язык сломает, либо мозги вывихнет.
Эльф пожимает плечами, таращится на меня огромными глазами. Мне становится не по себе. Никак не могу привыкнуть, что глаза могут быть такими.
– Как скажешь, Охотник, – говорит он. – Итак, что вы делаете на нашей воде?
– Мы идем в Руину, – вмешивается господин Излон.
Глаза выпячиваются на его персону, оставляя меня в покое. Маг поеживается, отводит взгляд. Неуютно, да, а нечего вылезать было.
– Маг? – вопрошает Нуб.
Магов эльфы не любят. Огненный Потоп ведь они и устроили, чародеи-то. Пусть давно померли, и даже могил не осталось, у эльфов память долгая.
– Маг, – покаянно говорит господин Излон.
Похоже, он и сам уже не понимает, как его угораздило в чародеи податься.
– Плохо, – осуждающе говорит эльф. – А знаешь ли ты, что в наши владения магам вход запрещен под угрозой штрафа?
И добавляет после паузы:
– Штраф – стрела в глаз.
Релли беспомощно смотрит на меня. Я ухмыляюсь. Не скажу, что я понимаю эльфов, однако стрелять он не будет, а пускать ли нас на болото – решать не ему.
– И наши трупы осквернят Священное болото?
– Лес, – строго поправляет эльф. – Священный лес. Ты прав, Охотник, на это святотатство никто из нас не пойдет. Но не думай, что нам не по силам сделать чью-то короткую жизнь не слишком приятной.
Вот так. «Не думай», «не по силам», «не слишком приятной». Можно ведь проще сказать – если что, таких гадостей наделаем, сами утопиться захотите. Так нет же, надо завернуть подлиннее да понепонятнее. Таковы уж они, эльфы, медом не корми, дай языком повертеть.
– Понял, понял, – с трудом удерживаюсь от смеха, глядя на то, что эльф, несомненно, считает зловещей ухмылкой. Уж лучше б рожу пнем держал, как у них принято, было бы куда страшнее. Мимика эльфам с трудом дается, особенно когда пытаются изображать то, что не чувствуют вовсе. Старшим еще более-менее, опыт как-никак присутствует, а вот таким росткам молодым (по эльфийским меркам) лучше и не пытаться. – Ох и страшен ты, братец! Недаром у нас говорят – эльфу болото не переходи.
«Братец» растерянно хмурит тонкие брови, сверкает огромными глазами, подозревая насмешку.
– Меду хочешь? – внезапно спрашивает Медвежонок.
Сам-то он до сладкого охоч, да и эльфы сплошь сладкоежки.
– А есть? – Лицо рыболова вдруг просияло настоящим эльфийским счастьем, даже глазам больно стало.
– Имеется малость, – солидно говорит Медвежонок, лезет в сумку, достает внушительную глиняную крынку, откупоривает. В воздухе немедленно разливается аромат свежего меда, ноздри эльфийского носа голодно шевелятся.
– Если это не будет большой дерзостью с моей стороны, – осторожно говорит он, – с удовольствием отведаю.
И почти вырывает крынку из рук Медвежонка. Релли сочувственно вздыхает, жалко ей эльфа. Совсем оголодал парнишка, такому бы мяса ломоть горячего, да не едят они мяса.
А Медвежонок заслужил хорошую трепку. Виданное ли дело – в Злой лес мед тащить! Совсем думать разучился, там же пчелы! Дикие пчелы, которые мед совсем не делают, зато очень его любят. По привычке, наверное. Мелкие вроде насекомые, а ведь пострашнее какого-нибудь огнеплюя будут. Роем налетят – от человека только сапоги останутся, да и то если сделаны на совесть. Видел я этот рой однажды, едва ноги унес. Месяц потом лечился, как выжил – до сих пор не понимаю. Любят меня боги за что-то, иначе и не объяснишь.
Перемазанная медом мордашка эльфа лучится счастьем. Чай, не каждый день такое лакомство пробует. Тревожно оглядываюсь по сторонам, пчел не видно. До леса прилично, может, и не учуют. Да что это я, не тронут они эльфа, скорее уж нас сожрут. Хм, хорошо все-таки, что до леса далеко…
– Добро пожаловать в Священный лес, – говорит Нуб, возвращая крынку хозяину. – Будьте моими гостями, сегодня ведь праздник!
– Какой? – тут же спрашивает Релли.
– Праздник Первого Урожая, – отвечает эльф.
Да, действительно. Они же тут три урожая в год снимают с тех деревьев, что после Потопа остались. Будь их побольше, жили бы припеваючи, три урожая кого хочешь на ноги поставят. Только вот молодые деревца на болоте не приживаются, а старые, хоть и обладают прочностью изрядной, а все же потихоньку подгнивают. Скоро ни одного не останется. Лет через семьсот – восемьсот. Из эльфов, может, кто и доживет, а вот я этого точно не увижу. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
По болоту идем споро, без задержек и остановок. Кстати, не раз замечал, что в компании эльфа дорога сама под ноги стелется, а время будто замедляется. Не знаю, в чем дело, то ли колдовство какое, то ли Лес и впрямь их род привечает. Да и болото, если уж на то пошло.
