Дмитрий Силлов - Злой город
– Тьфу, – тихонько сплюнул себе под ноги Семен. – Бесовская дрянь.
Был желтый прозрачный камень, в котором застыл жирный пучеглазый комар. Была костяная фигурка странного животного с пятой ногой вместо носа, которая по словам Игната, должна приносить счастье. Будто не ясно, что счастье бывает, когда в церковь исправно ходишь и Богу молишься, а не ставишь дома в красный угол изображения черт-те кого. Эх! Глянешь иной раз – вроде б и родня сводный брат Игнатка – роднее некуда. И дело общее на двоих, и купчина знатный, и положиться можно на него, как на себя самого, что ныне вдвойне ценно, потому как всякий того и гляди обворовать-обжулить норовит. А иной раз как учудит – хоть стой, хоть падай! Как сейчас, например. Притащил в город деревянную ложку на подставке да две телеги ни пойми чего, дряни всякой на потеху смердам с холопами – и радуется. Чисто дитя малое!
– Чует мое сердце, доиграется Игнат, – проворчал Семен, качая головой. – Одиннадцать годов назад сожгли люди в Новгороде четверых волхвов, что смущали народ баснями да бесовскими бирюльками. Кабы и у нас чего не вышло…
Но больше всего толкались бабы возле малой вещицы размером с две ладони – рамки с деревянной ручкой, в которую была вделана пластина из неведомого металла, полированная до того, что можно было в ту пластину все прыщи на собственном носу рассмотреть. Ну, и картину вокруг носа тоже. Визг, писк, охи, ахи, прихорашиваний, будто в кадке с водой собственной ряхи ни разу не видели. А Игнату все как с гуся вода – хохочет вместе со всеми, мелкой пацанве леденцовых петушков задарма раздает. Конечно, где пацанва – там и довольные родители, что наперебой норовят отблагодарить веселого купца и купить у него что-нибудь.
– Семен Василич, глянь-ка, как хитро брат твой Игнат народ приваживает, – проговорил работник, расчесывающий горностаевую шкурку. – И черного своего сзади себя поставил – тоже диво торговле на пользу. Нам бы где такого найти.
– Не твоего ума дело, – буркнул Семен. – А то у меня глаз нету. Мех чеши давай! А то тебя дегтем намажу и позади поставлю. Только, боюсь, пугало получится, люди разбегутся.
Слева от Семена пристроился тот узкоглазый из страны… как ее? Поднебесная, что ль? Вот уж у кого товары так товары, ничего не скажешь! Мечи прямые, длина, как и у наших, да только уже вдвое и остры – кусок канчи на лезвие бросишь – распадается канча на две половинки. Кинжалы красоты необычайной, ткани цветные, легкие, как пух лебяжий. И опять же – мальцам развлечение. Круглые железные шары на рукояти, иссеченные продольно-поперечными линиями с воеводин кулак величиной. Тряхнешь – внутри грохот. Звук поганый, а мелюзге нравится. Сразу реветь перестают и ручонки к шарам тянут, дай, мол! Да только не всякий удержит – тяжеловата игрушка.
Далее шли прилавки других заморских гостей.
Горбоносый с братьями привезли высокие кувшины с вином – как только не расколотили по дороге? И сейчас у его прилавка стояла приличная очередь – дешево, всего за беличью шкурку наливал горбоносый полную сулею[75] красненького. Мужики отходили, хлебали, пожимали плечами. Вроде и вкусно – а все ж не медовуха. Таким пока напьешься, никаких шкурок не хватит.
Тот, что в шапке из тряпок, уставил прилавок баночками с зельями и притираниями. Возле него тоже толклись бабы, но поменьше, чем у других гостей. Больше от любопытства – и чего это такое приволок иноземец? А еще на шапку таращились – виданное ли дело, чтобы мужик зеленые полотенца себе на голову намотал и при этом ходил с важным видом, будто боярин какой.
Однако, когда к прилавку подошла старуха Степанида, что живет на старой мельнице и лечит тех, кто рискнет по нужде не в церковь, а к ней в гости наведаться и которая – всем известно – накоротке знается с лешим, зеленошапный иноземец, перекинувшись с бабкой парой-тройкой слов, враз оживился, замахал руками и повел с ней разговор вроде по-русски, а вроде и нет – столько в том разговоре непонятных слов было.
– А о чем это они, дядька Степан? – рискнул снова вставить слово разговорчивый работник.
– Поди да спроси, – буркнул Степан. И добавил:
– Чернокнижник чернокнижника завсегда поймет. На костер бы обоих – самое было б милое дело.
Русичей тоже было немало. И свои, козельские – вон кузнец Иван мало не на два прилавка разложил свои мечи, кольчуги, панцири, косы, серпы да вилы, – и с других городов купцы приезжие. Кто оружие привез, кто, опять же, меха, а кто и просто не мудрствуя особо чугунками с горячими пирожками да пряниками прилавок уставил. И судя по тому, как расходился нехитрый товар, впору задуматься было, что выгодней – заморскими диковинами торговать или же пирогами с гусятиной.
Внезапно толпа замерла, повернув головы в одну сторону, потом нестройно зашумела и расступилась. Мужики разом скинули шапки.
– Княгиня… княгиня идет…
И правда. Вдоль торговых рядов в сопровождении десятка дружинников шла княгиня.
– Надо же, почитай, впервые за год из терема вышла, – громким шепотом сказала какая-то баба. – Может, попустило горюшко-то?..
– Молчи, дурища! – шикнул на нее стоящий рядом муж, чувствительно пихая супругу локтем в бок. – Не приведи Господь, услышит.
Княгиня медленно плыла мимо прилавков, ни на чем не останавливая рассеянного взгляда. Сбоку, готовясь в случае чего поддержать вдову, шла ее престарелая няня. На руках у княгини лежал спеленутый сверток, из которого вполне осмысленно смотрели на мир большие карие глаза – такие же, как и у княгини.
Но, видимо, блеск и роскошь товаров мало трогали молодую вдову. Потворствуя уговорам няньки, вышла она наконец прогуляться – а надо ли? Не лучше ли было остаться в тереме перед иконами, с которыми вот уже который месяц вела беседы молодая женщина – и, казалось, порой получала ответы. Но не было ответа на главный вопрос – за что?..
– За грехи наши, матушка, Господь испытания посылает, – неизменно отвечала нянька, когда вопрос касался и ее ушей. – А запирать себя в тереме не след. Не ради себя – ради князя надобно выходить на свет, воздухом свежим дохнуть, чтоб не закисла в малом возрасте кровь молодецкая.
Послушалась. Вышла. Люди вокруг… Кланяются… Лица, лица, лица… А того, родного, нет… И не будет более…
На глаза княгини вновь навернулись было слезы, но тут сбоку, совсем рядом что-то громыхнуло. Княгиня вздрогнула всем телом и чуть не выронила ребенка. Бдительная нянька подхватила вдову под локти.
– Да что ж ты делаешь, басурман ты эдакий, – зашипела она.
И осеклась.
Ребенок выпрастал ручонки из пеленок и, радостно смеясь, тянул их к странной круглой игрушке, которую держал в руках желтолицый, узкоглазый человек за прилавком.
