Роберт Джордан - Возрожденный Дракон
Лан обратил на нее тяжелый взгляд. Ему нечасто самому приходилось подвергать сомнению решения Морейн, но в таких редких случаях он старался, чтобы его возражений не слышали другие уши. Вопросы же от прочих он нисколько не одобрял. В ответ Мин только сузила глаза и продолжила:
— Я согласна, Мурддраал и троллоки — худшее зло в мире, но их я могу увидеть. А здесь мне не понравилось одно… То, что эти… эти Бездушные могут прокрасться сюда и перерезать мне горло, а я и не замечу, кто меня лишил жизни.
— Те малые стражи, которых я выставлю, — промолвила Морейн, — сумеют укрыть нас и от Бездушных, как от прочих Отродий Тени. Отряду столь малочисленному, как наш, самое лучшее — схорониться как следует. Если же здесь поблизости есть Получеловек, так близко, чтобы… Ну, свыше моих способностей выставить таких стражей, чтобы они убили Полулюдей, реши те проникнуть в лагерь. Если б и было мне подобное по силам, то такое охранение только заперло бы нас тут. И раз невозможно устроить сразу два круга охраны, то я положусь на разведчиков и, конечно, на Лана. Они нас защитят. И от моих малых стражей будет какой-то толк.
— Я обойду вокруг лагеря и все сам проверю, — сказал Лан. — Если разведчики что и проморгали, я этого не пропущу.
Нет, Лан ничуть не хвастался, он просто говорил об этом как о факте. Уно даже согласно кивнул.
Однако только Морейн отрицательно покачала головой.
— Сегодня вечером, мой Гайдин, ты будешь нужен здесь, в лагере. — Она обвела взглядом вершины окружающих долину гор. — Висит в воздухе угроза, я чувствую…
— Ожидание! — вырвалось у Перрина против воли. Морейн сверкнула взором, и богатырю захотелось, чтобы выпорхнувшее словцо укрылось у него во рту.
— Да! — произнесла Морейн грозно. — Ожидание! А ты, Уно, позаботься о том, чтобы твои часовые ночью были особо настороже.
Предлагать воинам быть каждую минуту при оружии не было нужды: шайнарцы даже спали с мечами на поясе. «Спокойной ночи!» — промолвила лишь Морейн, как будто спокойная ночь была для кого-то возможна. С этими словами Айз Седай направилась к своей избушке. Лан остался возле огня совсем ненадолго, только чтобы успеть забросать ложкой себе в зубастый рот ровно три миски варева, после чего бросился вслед за госпожой, и его растворила во мраке ночь.
Глядя в темень, поглотившую прожорливого Стража, Перрин не видел, что собственные его глаза сияют золотом.
— Спокойных всем снов, — пробормотал он. И заметил вдруг, что запах тушеного мяса вызывает у него тошноту. — Уно, у меня третья стража? — Шайнарец кивнул. — Ну что ж, пойдем спать, как советовали. Попробую поспать.
К огню подходили иные жители поселка, и, поднимаясь по склону, Перрин слышал обрывки их разговоров.
Хижина, скромный бревенчатый дом, имела достаточно высокий потолок, позволяющий Перрину распрямиться во весь рост. Щели между бревен были промазаны глиной, давно просохшей. Почти половину тесной избушки занимала грубо сколоченная кровать, под одеялом которой уложены были сосновые лапы. Тот, кто расседлал коня Перрина, к тому же принес и поставил у дверей лук. Повесив топор и колчан с поясом на крюк возле дверного косяка, Перрин разделся и поежился. По-прежнему холодны оставались ночи в предгорьях, зато в холоде не заснешь замертво. А глубокий сон приносит видения, отбиться от которых невозможно.
Кое-как прикрывшись одеялом, воин лег на кровать и, не сдерживая дрожь, холодную дрожь своего тела, стал пристально рассматривать бревенчатый потолок. Наконец пришло забытье и принесло сны.
Глава 4
ТЕНИ, ВКРАДЫВАЮЩИЕСЯ В СНЫ
Несмотря на трепет огня в каменном очаге, гостиную постоялого двора заполнял холод. Потирая свои ладони над языками пламени, Перрин не мог согреться. Холодящий воздух вокруг словно охранял воина, точно щит. Но от кого сей щит оборонял? Вдруг в глубине своего сознания, как будто ниже затылка, Перрин почувствовал необычайный голос, процарапывающийся в душу:
— Ты узнаешь, как просто отказаться от всего должного. И нет на свете ничего веселей для тебя, увидишь! Входи же к нам! Садись. Давай поболтаем немного!..
Желая увидеть говорящего, Перрин обернулся. Расставленные по всему помещению круглые столы не были заняты никем. Единственный посетитель гостиной таился в самом темном уголке. Дымкой тени была как будто подернута и вся гостиная, дымкой кажущейся, однако заметной краешком глаза. И снова Перрин взглянул на пламя, теперь играющее в камине, сложенном из кирпичей. Отчего-то он не был обеспокоен происходящим. Он сознавал, что происходит нечто должное. Откуда такая бестрепетность?
Незнакомец жестом пригласил его подойти ближе, и Перрин приблизился к его столу. Стол был квадратным. Такими же стали и остальные столы в гостиной.
В смущении Перрин протянул руку, желая коснуться столешницы, однако тут же раздумал. Ни одна из ламп не светилась поблизости, и хотя свет заливал остальную часть помещения, человек за квадратным столом, как лазутчик, покрыт был завесой тени.
И почудилось богатырю, будто он давно знает сидящего за столом, но туманная догадка проскользнула по краю его памяти. Мужчина был уже в годах, импозантен и одет столь роскошно, как не принято наряжаться постояльцам сельских ночлежек и харчевен: глубокий бархат, отливающий вороновым мраком, и белое кружево — манжеты да воротник. Сидел он выпрямившись, изредка прижимая ладонь к груди, точно собственные движения доставляли ему сердечную боль. Бархатные его очи, вонзившие взгляд в лицо Перрина, обведенные тенью, сверкали, как острия копий, нацелившиеся из мрака теней.
— От чего же я должен отказаться? — спросил Перрин.
— От этой штучки, конечно, — незнакомец указал воину на топор, висевший у Перрина на поясе. Говорил он с некоторым недовольством, будто разговор с воителем он вел давно и сейчас повторял уже не раз использованный аргумент.
Но топора у себя на поясе Перрин не чувствовал. Ни самого оружия, ни хотя бы его тяжелого веса. Однако топор был на своем боевом посту. Перрин тронул лезвие и провел пальцем по острию. Сталь откликнулась твердым хладом. Незатупляющийся булат! Куда более прочный, чем все остальное тут. Более прочный, верно, чем характер бойца. Воин обхватил рукоять топора, чтобы держаться хотя бы за что-то.
— Подумывал я об этом, — пробурчал он себе под нос. — Да не смогу, видно. Сегодня не смогу. — Не сможешь сегодня? Ему почудилось, что гостиная чуть замерцала, а в затылке у Перрина вновь зашебуршал чей-то шепот. Нет! Шепот исчез.
— Нет? — незнакомец холодно улыбнулся. — Ты, по-моему, так и остался кузнецом, мальчик мой, — продолжал он. — И кузнецом хорошим, насколько мне известно. Руки твои рождены не для секиры, а для кувалды! Ты обязан созидать, а не дарить смерть. Возвращайся-ка в свою кузню, пока не поздно!
