Карина Демина - Ведьмаки и колдовки
Матеуш честно попытался удержать панночку Белопольску, рвущуюся бежать подальше от страшного зверя… но не сумел.
Он вдруг оказался на полу, погребенный под ворохом юбок…
…а в следующий миг с грохотом, звоном и пылью рядом осела люстра.
— Мышь! — развела руками Тиана и, наклонившись к королевскому уху, призналась: — С младенчества мышов боюсь! Они такие… серые… мелкие и с хвостом…
— С хвостом… — Матеуш повторил это, глядя на люстру, металлический остов которой погнулся… и его высочество, воображением обладавший живым, живо представили, как металл этот, украшенный двумя сотнями хрустальных подвесов, падает ему аккурат на голову… и голову пробивает… а самого Матеуша стирает в кровь.
— Мышь… — сглотнув, повторил он, — это… это серьезно…
— А то! В прошлым годе дядечка жаловался, что они все зерно в амбаре пожрали! А я ему говорила, что это не токмо мыши…
Слезать Тиана Белопольска не торопилась, а Матеуш не протестовал.
Он лежал, глядя снизу вверх, и надо сказать, что картина королевским очам открывалась весьма прелестная…
…кто-то бегал, кричал…
…кажется, интересовался самочувствием, но Матеуша весьма мало волновала поднявшаяся вокруг суета. Он был жив… благодаря мыши и панночке Белопольской, которая вдруг вспомнила, что не просто так сидит, а на его высочестве; можно сказать, на глазах у многочисленных свидетелей бессовестно попирая королевскую власть.
Власть в лице Матеуша была не против…
— Ой, чего творится… — протянула Тиана, кое-как сползая с его высочества. И, вставши на четвереньки, огляделась. — Это люстра ухнула, да?
— Д-да. — Его высочество с неудовольствием отметили, что коленки-то дрожат…
…и не только коленки.
— Люстра. Упала, — повторил он, поднимаясь.
Тоже на четвереньки.
И носом уперся в длинный, но прехорошенький нос Тианы… а раскраснелась-то как… и растрепалась… чудо до чего хороша… волнуется, переживает, дышит часто, и сам Матеуш дышать начинает, пусть бы и меловой пылью, которой припорошило темные кудри Тианы.
— Жуть! — сказала она и рыгнула. Должно быть, от нервов.
Бедняжечка.
Испугалась.
— Не бойтесь, — сказал Матеуш, подвигаясь ближе. Он осознавал, что нехорошо ползать на четвереньках, но ничего не мог с собою поделать. И, кое-как сев, приобнял панночку за плечи. — Вы… вы, дорогая моя Тиана…
От ручки ее пахло пылью, и камнем, и еще кровью… когда только пальчики свои ободрать сумела.
— Вы мне жизнь спасли!
— Скажете тоже. — Она плечиком повела, и плечико это весьма изящно выскользнуло из ворота… платье успело треснуть и съезжать начало, но было вовремя остановлено Тианой. Сама она зарделась и губку закусила.
— Скажу! — с пылом ответил Матеуш.
Пережитое заставляло острее ощутить жизнь во всех ее проявлениях…
— Вам, моя дорогая, я теперь обязан… не спорьте… хотите, я вам орден вручу…
— Спасибо… — Себастьян вовремя прикусил язык, с которого едва не слетело: «У меня уже есть один». И, придерживая расползающееся платье уже обеими руками, попросил: — Вы лучше шоколадом… шоколад, он, знаете ли, волнение крепко снимает! Вот у дядечки моего супружница как переволнуется, так сразу за шоколад. Сядет и грызет, грызет… целиком от плитки отгрызает! А попросишь кусочка, так не поделится… мол, невместно мне ее шоколад ести… сквалыжная она! Я-то шоколад люблю…
…зря сказал.
Спустя полчаса, кое-как отбившись от излишне назойливого целителя, который то ли выслужиться желал, то ли почуял неладное, но все норовил ручку пощупать, Тиана лежала в постели.
В шелках, кружевах и с уксусным компрессом на высоком лбу.
Матеуш, успевший сменить облачение, сидел рядом, да не просто сидел, а кормил Тиану шоколадом. И кусочки, паразит венценосный, выбирал крошечные, совал в рот… и еще в глаза заглянуть норовил.
— Вы так храбры…
— Да вы что! — Себастьян брал шоколад аккуратно, норовя не обслюнявить королевские пальцы. Во-первых, выглядели оные не слишком-то чистыми, во-вторых… правда об этой истории рано или поздно выплывет на свет божий.
На плаху Себастьяну не хотелось.
И в ссылку тоже.
— Я мышей боюся! И еще пауков… — Вспомнил давешний подарок и, не удержавшись, поскреб шею. — Бабочков опять же.
— Вы боитесь бабочек?!
— Ага.
— Почему?
…потому что от таких бабочек противоестественные наклонности подцепить можно.
— Да… — Себастьян осторожно принял очередное подношение, мысленно прикинув, что запасов шоколада в коробке, которая стояла на коленях его высочества, хватит дня этак на два. — Вы когда-нибудь вблизи бабочку видели?
Матеуш наклонился, точно желая одеяльце поправить… ну-ну… Себастьян тоже, случалось, поправлял… сначала одеяльце, потом простыночку…
— Это ж жуть невообразимая! У нее глаза огромнющие. Огнем горят. И усы… и сама она лохматая… а крылья в чешуе…
— Дорогая, вы уверены, что про бабочек говорите?
— А то!
— Огнем горят, значит… и крылья в чешуе. — Матеуш, кажется, представил себе этакого монстра и вздрогнул. — У вас, дорогая моя Тиана, очень оригинальный взгляд на… обычные вещи.
…ну да, обычные… что необычного в привороте?
— Мне жаль, я не знал об этом вашем страхе… — А теперь взгляд у его высочества стал весьма задумчив, кажется, они прикидывали альтернативные варианты. — Впредь обещаю быть осторожней… щадить ваши чувства… — И наклонились еще ниже.
Себастьян вжался в подушки…
— Скажите, чего вы еще боитесь…
В выпуклых белесых глазах его высочества ненаследный князь увидел решимость.
— Крысюков. Пауков. Про пауков я вроде говорила… и ящерок. Змей. Темноты. И когда сзади орут…
— Клянусь, я сзади орать не стану…
— Колдовок боюсь… у нас в городе жила одна старуха, натуральная колдовка! С носом кривым. И на глазу бельмо… вот ежели бельмо на правом, то это еще ничего…
Его высочество, выдохнув:
— Да…
…склонились еще ниже… а подушки сделались плотными, и сколь Себастьян ни старался, сколь ни ерзал, отодвинуться не вышло.
— Я… вас очень внимательно слушаю…
…еще ниже, носом носа касаясь. И от этакой интимности прямо кулаки зачесались. Себастьян их на всякий случай под одеяло спрятал.
— Да… нечего слушать… я уже все…
Матеуш вытянул губы трубочкой и попытался-таки поцеловать…
…Себастьян взвыл, вскакивая…
…но его высочество взвыли еще громче и отпрянули, прижимая к губам руки…
— Фто это было? — спросил он отнюдь не любезным тоном.
— Дядечка… п-подарил… — Себастьян прижался к стене, не спуская взгляда с королевича.
