Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – майордом
Я старался не показывать, что уже отвык от изящества и красоты камня, взирал на приближающийся вход во второй зал, именно взирал, а не смотрел, смотреть и другие могут, а вот взирать надо учиться. Второй зал ошеломляет великолепием и роскошью, а еще эти деревья в кадках, от которых обалдел еще в прошлый раз. С жиру бесятся феодалы. Массивные картины сверкают золотом тяжелых рам, на полотнах битвы и охота, сражения и охота, а еще охота и турниры.
Конечно, впечатляет огромная люстра, свет яркий и солнечный, но никаких свечей, магия на марше. В прошлый раз выше первого этажа я не поднимался, но сейчас леди Элинор милостиво повела сразу наверх, где ее покои, где кровать наверняка роскошнейшая, роскошней уже не бывает…
Наконец я переступил порог, сразу окунувшись в плотное облако легких и в то же время проникающих сквозь все преграды ароматов. Ложе располагается не посреди зала, но и не в уголке, а так, изголовьем к середине стены. По обе стороны на полу огромные медвежьи шкуры, само ложе огромное, над ним массивный балдахин с пологим куполом, наверху только флажка не хватает, как на башне замка. В таких огромных залах очень неуютно в постели, даже я предпочитаю, чтобы ее отгораживали хотя бы стены из шелка.
Ложе застелено толстым одеялом, две подушки рядом, что значит, спят близко друг к другу, а то и вовсе обнимаются. Хорошо, я так и думал…
Леди Элинор следила за мной с двусмысленной улыбкой. Я прошелся вдоль стен, выглянул в окно. Леди Элинор несколько напряженно следила, как я взял с подоконника безделушку, повертел в ладони рассеянно и поставил на место. Наконец я сделал то, чего она, как понимаю, ждет: приблизился к ложу. Четыре ножки, толстые, как лапы носорога, блестят темно-коричневым лаком, резьба затейливая и очень уж тщательная, попробуй вытри легко пыль, но леди Элинор вряд ли сама ходит с мокрой тряпкой.
За спиной прошелестели неспешно легкие шаги. Я ощутил аромат легких, но пикантных духов и смутно удивился, что не слышал по дороге сюда. Или успела побрызгаться, как только я отвернулся? Хороший ход.
– И как вам мое ложе, сэр Ричард?
Голос звучит игриво, приглашающе. Даже слишком, правильнее было бы чуть пококетничать. Сделать вид, что смущена. Мы, мужчины, это любим. Застенчивость – это такое чувство, которое мы приписываем женщинам, потому что нам хочется, чтобы они хоть чего-то стеснялись. Тогда мы, действительно застенчивые, можем ощутить себя круче.
– Не великовато? – спросил я только для того, чтобы что-то сказать, и сразу же пожалел, потому что она проговорила мурлыкающим голосом:
– Вы правы, сэр Ричард… В отсутствие сэра Готфрида оно выглядит совсем великанским. Я одна на нем просто теряюсь.
Она сама вкладывала мне слова, которые я должен произнести, молодец, настоящий боец, никогда не сдается, ну я щас вот возьму и скажу, что она хочет, как же, разбежалась.
– Да, – сказал я, – ага. Но балдахин хорош, хорош… Вы сами выбирали эту… материю?
– Да, – ответила она, – нравится? Она хорошо смотрится и снизу.
– У вас прекрасный вкус, – сказал я одобрительно, – вы всегда его демонстрировали…
Она произнесла со вздохом:
– К слову сказать, я была вами просто очарована, когда вы бросились мне на помощь… Такой непосредственный, чистый, благородный… И только ваше происхождение останавливало меня, чтобы… вы понимаете… Есть женщины, что и до конюхов опускаются в поисках удовольствий, но я никогда бы себе этого не позволила.
Я ответил, все еще не поворачиваясь, иначе встретимся взглядами, и вся наша схватка закончится раньше, чем мне бы хотелось:
– Да, понимаю. Вы правы, леди Элинор.
В моем голосе необходимая доля сухости, и леди Элинор торопливо добавила:
– И я не понимала тогда, почему ваше обаяние так велико. Не зря люди говорят, что благородное происхождение не спрячешь.
– Я же спрятал?
Она сказала так же торопливо и чуточку виновато:
– Я всегда была очень занята своими… изысканиями! Потому мало, как вы могли заметить, обращала внимания на мужчин.
– Да, – подтвердил я, – да. Барон Кассель, припоминаю, пришел по делу.
– По делу! – подтвердила она с таким вызовом, что я не выдержал и повернулся. Лицо ее раскраснелось, губы вздулись, от нее идет жар и вкусно пахнет афродизиаками. – Вы же хорошо знаете, почему я тогда… приняла его!
Сейчас она стояла передо мной так, что хоть и в платье, но я отчетливо видел ее голую. Ну, не буквально, но почему-то помнил, что она там, под платьем, голая. И так же отчетливо вспомнил безукоризненную форму ее груди, и как меня тогда едва не сшиб ее мощный женский зов. Сейчас тоже ощутил его с такой силой, что подленький голосок пискнул нерешительно: а что, давай, а?
– Прекрасные покои, – сказал я другим голосом, – вы все обставили красиво, добротно и со вкусом. Не сомневаюсь, что герцог очень доволен.
Она произнесла несколько растерянно:
– Да, конечно…
Я отошел от ложа, наша схватка чревата неожиданностями, не хотелось бы, чтобы леди Элинор перегнула палку. А если сочтет, что я колеблюсь…
Она задержалась, выказав растерянность, но догнала меня у двери, я чувствовал, как перестраивает свои войска, расстроенные моим неожиданным маневром, и когда заговорила, голос звучал уже без тени смущения:
– Сэр Ричард! Я все никак не успеваю сказать, что я просто счастлива, вы сумели прорваться через лагерь варваров!
– Я тоже, – сообщил я.
– Как вам это удалось?
– Да как-то не обратил внимания, – ответил я светски. – Я вообще на пустяки мало обращаю внимания. Такой вот я возвышенный. Всегда мыслю крупными масштабами. Не мельче, чем вот этот шкаф.
– Варвары безопасны, – возразила она, – если смотреть с высокой стены. У нас стены достаточно высокие и толстые, чтобы не опасаться их войска. Они не умеют брать крепости. Но в бою, говорят, это звери.
Я улыбался, глядя в ее безукоризненное лицо, взял ее нежную лапку.
– Ради вас, – сказал я галантно, хотя после того, как отказался от попытки тащить ее в постель и попасть на крючок, это глупо, но мы многое делаем просто по инерции, – ради того, чтобы видеть вас… и поцеловать вашу руку… такую нежную… с такой белой кожей… бархатной… теплой…
Она отняла руку, на губах появилась бледная улыбка.
– Сэр Ричард, вы знаете, когда наговорить именно те приятные слова, которые мне так бы хотелось услышать в более подходящее время, чем сейчас, когда за стенами лагерь варваров.
Я опустил взгляд, все понимает, зараза. Как и то, что в более благоприятное время я поостерегся бы произнести те слова, после которых уже нельзя отступать, а надо в постель.
– Вас это очень тревожит? – спросил я с сочувствием. – Вы же сказали насчет высоких стен…
