Сергей Алексеев - Волчья хватка-2
— Рощеньями прирастаемые, — ухмыльнулся Калюжный. — Здорово, сирый.
— Пока не сирый — такой же, как ты, — Ражный отшвырнул шепу, с завистью глянув на хорошую, с берёзовым чернем, лопату в руках аракса.
— Вяхирь, что ли?
— Ражный.
— А, слыхал-слыхал, — вроде бы воспрял тот. — И отца твоего знал, Сергея Ерофеича…
— Я тоже слышал о твоём поединке.
— Да это все блажь, примитивный знак протеста, — как-то невыразительно, сквозь сжатые губы вымолвил Калюжный. — Надоело смотреть на этот беспредел… А ты недолго погулял после Скифа!
— При чем здесь Скиф?
— Ты не понял? Из-за него тебя в Сирое затолкали. Опричники поражений не прощают.
— Да он вроде бы с победой ушёл с ристалища…
— Но кулачный зачин ты выиграл. Старик десять лет учился бальным танцам, а ты переплясал. Это для него смерть. Уступить надо было старости. Разве Сергей Ерофеич не учил?
— Не учил…
— Значит, копай себе нору в Вещерских лесах. Могу лопату дать.
Разогревшись на ходу, Ражный сейчас ощутил озноб и, усевшись поплотнее, сжался в комок. Калюжный выглядел слишком благополучным (уже и берлога была!), чтоб пользоваться его благосклонностью.
— Я вотчинник… Не пристало мне в земле жить.
— В шалаше и недели не выдюжить. А от земли тепло идёт.
— Избушку бы срубить… Ты где лопату достал?
— У одной вдовы позаимствовал.
— Мне калик сказал, тут покровителей нет. Мы же для них, как зеки, каторожники…
— Каторжников на Руси любили…
— Это на Руси. Здесь нас презирают. Калюжный засмеялся:
— Это верно! Тоже не ожидал такого приёма!.. Но я же казак. Если мне не дают — беру сам.
— Ладно, пойду я… — Ражный встал. — Скоро вечер, темнеет рано…
Чувствовалось, что дерзкому араксу, вне правил вызвавшему боярина на поединок, было тоскливо одному.
— Оставайся, переночуешь? — с надеждой предложил он. — Я вон камелёк в берлоге сложил, почерному можно топить…
— Нет, нельзя мне оставаться, брат, — с сожалением проговорил Ражный, заглядывая в берлогу. — Нам сейчас лучше поодиночке, каждому в своей норе…
— Почему?
Ражного подмывало рассказать, что ещё будет время, когда бренка разведёт араксов по двое, чтоб вырывали друг у друга «я» вместе с корнем, но это была чужая тайна, доверенная лично ему…
— Мы вдвоём с тобой до такого договоримся, — усмехнулся он, — что наутро сбежим из этого леса к чёртовой матери. И никогда не узнаем, что же замыслил наш духовный предводитель. Вместе со своими опричниками.
— Да что замыслил? — Калюжный вонзил лопату и сел на порог своего жилища. — Убирают конкурентов! Всех строптивых в Сирое — глядишь, половина в мир уйдёт. А остальных подомнут, скрутят. Такое ощущение, будто они бессмертные!.. Или решили сгубить Засадный Полк!
— Будь здрав, Сергиев воин! — Ражный помахал рукой. — Поживём — увидим!
Вечером мороз несколько спал и даже ветерок стал пошумливать в кронах, а он все шёл и шёл в прямо противоположную сторону от берлоги Калюжного, уже по привычке высматривая места, пока совсем не стемнело и не вызвездило.
Разводить костёр он не решился, опасаясь выдать своё присутствие, снова по-кабаньи забрался под развесистую ель, наломал лапника и сел, свернувшись в эмбрион, — не спать, подремать до рассвета. Однако трижды засыпал на минуту-две и вздрагивал от отчётливого и близкого стука топора по мёрзлой древесине. Проснувшись, он выслушивал шум ветра, далёкий скрип дерева и снова погружался в дрёму, уверенный, что специфический звон хорошо закалённого лезвия ему грезится, ибо за этот день он не раз думал о топоре, с которым в лесу не страшны ни голод, ни холод.
К утру Ражный окончательно озяб, вылез из укрытия, быстро разделся и растёрся снегом. Ночной ветер унялся, хотя кроны ещё монотонно и как-то однообразно шумели, предвещая скорую оттепель. Была мысль развести огонь, но на горизонте уже пропечаталась светлая полоска, да и разогнанная по телу кровь согрела затылок и ноги. Он посмотрел во все стороны, выбирая направление, пошёл было на запад и боковым зрением уловил некое искажение привычного лесного ландшафта — глаз зацепился, а разум ещё не отметил сути перемены. Ражный сделал несколько шагов вперёд и все-таки обернулся…
Покровители в Вещерском лесу были! По крайней мере, один благородный и не подвластный бренке человек существовал, потому что прямо напротив ели, под которой Ражный ночевал, из старой, кособокой сосны со сломанной верхушкой торчал ясно видимый топор с изогнутой, ухватистой рукоятью. А с другой стороны, на суку, висел длинный ямщицкий тулуп с широким воротником.
Ражный ни на секунду не усомнился в реальности видения, ибо сразу же вспомнил ночные грёзы, и создалось впечатление, будто кто-то здесь и в самом деле рубил лес, сбросив тулуп, а сейчас воткнул топор и отдыхает.
Было ощущение присутствия человека…
Ражный приблизился к сосне и огляделся — никого! И на первый взгляд ни единого следа вокруг, только частые пятна от павшего с крон снега.
— Эй! — негромко окликнул он. — Кто здесь? Протяжный шорох еловых вершин давил на уши, марево изламывало лес и скрадывало всякое движение — лесоруб не отзывался. Ражный обошёл место ночлега по большому кругу, подсёк свой вчерашний след, разбитый кухтами снега, и вернулся к сосне.
— Ну и добро!
Снял и набросил на плечи тулуп, выдернул глубоко, мужской рукой, засаженный топор.
— Благодарю! — сказал в шумную зимнюю чашу.
В тот момент он и гадать не стал, кто бы это мог быть, поскольку, едва ощутив в руке тяжёлый топор, тотчас подумал о достойном жильё и мысль была проста — срубить избушку там, где есть из чего.
Почти счастливый, он пошёл в одну сторону, в другую — хороший строевой лес стоял повсюду, а Ражный никак не мог остановиться, пока не понял, что опять ищет не подходящий десяток деревьев, а место!
Сначала ему не понравилась высокая и сухая сосновая грива с заболоченными низинами с обеих сторон, затем он отыскал небольшой холм со старыми, в обхват, елями, но нигде поблизости не оказалось ни ручья, ни речки.
Ражный убеждал себя, что это не важно — не век же придётся жить здесь, и одновременно чувствовал, как противится душа вотчинника, и шёл дальше. Между тем достаточно рассвело, и он поднялся на возвышенное место, чтоб осмотреться и сориентироваться, однако заметил, что вся западная сторона леса затянута густым морозным туманом, так что не видно деревьев, хотя к югу он разреживался настолько, что на горизонте воздух уже был прозрачным. Ражный решил, что пар поднимается от незамерзшей речки, и направился через нагромождения бурелома в туманную сторону и скоро оказался в густом молоке, как бывает в горах, когда вдруг наносит тучу. Однако в воздухе повисла полная, закладывающая уши тишина, и даже в кронах высоких елей не было признаков ветра.
