Глен Кук - Суровые времена. Тьма
— Я делаю что-то не так?
— Ведешь себя как стыдливая девица. Разуй глаза и посмотри на своего приятеля.
— Ох, ни хрена себе!
Дрема вовсе не был парнем!
Я и думать забыл об Анналах.
— Ты не знал?
— Понятия не имел. Думал, он просто маленький и тощий, так ведь Дрема всегда был таким. Он прибился к нам в Деджагоре совсем мальчишкой, лет тринадцати, не больше. Помню, его изнасиловал собственный дядюшка, за что Бадья сбросил этого козла со стены.
Я продолжал говорить «он» и «мальчишка», потому что никак не мог думать о Дреме не как о парне, хотя видел воочию неопровержимые доказательства противного.
— Он хороший солдат?
Как будто сам не знает.
— Лучше не бывает. Хиляк, конечно, но нехватку силы с лихвой возмещает сметкой.
Сметку Костоправ ценил превыше всего.
— А коли так, забудем об этом. Когда он очухается, держи язык за зубами.
С этими словами Костоправ продолжил осмотр. По правде сказать, паше открытие не было таким уж из ряда вон выходящим. В Анналах описывались случаи, когда в Отряд вступали переодетые женщины — как правило, правда раскрывалась после их гибели.
Но все же… мне было как-то не по себе.
— Так вот, о твоих Анналах. Мне не нравится, что о тебе там говорится больше, чем об Отряде.
— Что?
Я не понял.
— Я имею в виду, что ты решительно все замыкаешь на себя. Кроме разве что отдельных выдержек и выписок, позаимствованных из книг Госпожи, Бадьи или Одноглазого, ты почти ничего не пишешь о событиях, в которых не участвовал или которые не видел собственными глазами. Ну скажи на милость, какого рожна там беспрерывно описываются твои повторяющиеся кошмары? Тут ты точен, а вот описания местности у тебя хромают. Если не считать Деджагора. Если я и могу представить себе здешние края по твоим описаниям, то лишь потому, что видел их сам.
Перво-наперво мне захотелось вступиться за свое любимое детище, подвергшееся столь жестокому поруганию. Но я держал рот на замке, так как спорить по таким вопросам — дело неблагодарное, все равно, что учить свиней пению. Меньше будешь вякать — меньше шишек набьешь. Автор должен доверять своей музе, даже ежели она припадочная и хромая. Кстати, нечто подобное я слышал от самого Костоправа — раза два за все эти годы. Но напоминать ему об этом не стал.
— Кроме того, тебе не мешало бы писать покороче.
— Покороче?
— Вот именно. Порой тебя пробирает словесный понос.
— Постараюсь иметь это в виду. Тебе не кажется, что нам не мешало бы его… ее чем-то прикрыть?
Кажется, Костоправу было и еще что сказать насчет моих Анналов, но он тоже испытывал некоторую неловкость. И согласился сменить тему.
— Пожалуй, ты прав. Переломов нет, важные органы не повреждены. У Госпожи вон в том сундуке наверняка сыщется какая-никакая старая одежонка. Может, будет малость великовата, но…
— Я думал, мы решили скрывать, что Дрема девица.
— Когда ты в последний раз видел Госпожу в платье?
Тут он в точку попал.
Я открыл сундук.
— Давай, — проворчал Костоправ, продолжая рассматривать Дрему, — натяни на нее поживее какие-нибудь портки, пока не пришла моя ненаглядная.
Мы успели как раз вовремя. Явилась Госпожа, причем в дурном настроении.
— Я не нашла ничего полезного. Ничего! Как он?
— Основательно покалечен, истощен и простужен: видать, долго провалялся на непогоде. Но в остальном все в порядке. В физическом отношении.
— А в душевном — нет?
Госпожа уставилась на Дрему. Глаза его были совершенно пусты. Костоправ хмыкнул:
— Он в коме. Хотя и с открытыми глазами.
— Кстати о коме и всем таком прочем, — встрял я. — Наш драгоценный пожарничек наконец проснулся и, судя по тому, как он на меня взглянул, осознает происходящее.
Мне показалось, будто щека Дремы дернулась, по скорее всего то была игра света и тени.
— Плохо, — сказала Госпожа. — А я-то предвкушала спокойный вечерок.
— Что будем делать с Дремой? — спросил я.
У капитана уже имелся готовый ответ.
— Забирай его к себе. И начинай учить своему ремеслу.
По лицу сто промелькнула тень, словно любая мысль о будущем порождала отчаяние.
— Я не могу…
Перетащить девицу в мой бункер?
— Очень даже можешь.
И то сказать. Разве Дрема не один из наших парней?
— Будешь следить за его состоянием. И докладывать мне.
Ну конечно, хозяйка заявилась домой, и он меня скоренько выпроваживает.
Как вам это нравится?
— Поднимай задницу, — сказал я Дреме. — Мы переезжаем в мой дом. Будем выяснять, куда ты подевал лошадь.
Дрема не отвечал. Кончилось тем, что нам с Тай Дэем пришлось персть его на носилках. Вместе с найденными сокровищами.
Довольно скоро мне стало казаться, что Дрема вовсе и не худенький. Когда мы проходили мимо загона, форвалака зарычала.
— Пошла ты… — ругнулся я. С каждым шагом Дрема становился все тяжелее.
Пантера попыталась тяпнуть меня из-за решетки когтями.
— По-моему, этой киске тоже не мешало бы промочить горло, — сказал я Тай Дэю.
— Может, у нее началась течка.
92
Небо было беззвездным, и приходилось довольствоваться тусклым светом маленького походного костерка. Тай Дэй, я и кучка моих старых приятелей изрядно оттянулись пивком Одноглазого и до отвалу натрескались жареной свинины. Бадья громко рыгал, демонстрируя довольство.
— Ежели тебе нравится спать под открытым небом, — сказал: я, — то погодка сейчас самая подходящая. Такая житуха мне по душе. Прямо как в Таглиосе: еда, питье и никакой лишней работы.
— Лишней? Ты о чем? Я сроду не видел, чтобы ты хоть пальцем пошевелил.
— Так ведь некогда было. Приходилось ублажать Сари.
— Так и не дунди о работе.
— Эй, — спросил Рыжий, — этот парень всегда так храпит?
Он имел в виду Тай Дэя, отрубившегося у наружной стены нашего бункера и оглашавшего окрестности немыслимым бульканьем, хрипом и свистом.
Остальные нюень бао сторонились его.
— Нет, только после того, как хорошенько оттянется.
— А оттянулся он небось в первый раз?
— При мне в первый. Но я не был с ним в его брачную ночь.
— Ты ведь вечно отираешься возле Старика, — сказал кто-то из парией. — Шепнул бы ему, что пора двигаться в гору.
— А на кой мне-то это надо?
— Так ведь, как только мы доберемся до Хатовара, с маршами, схватками и прочим дерьмом будет покончено… — Повисло молчание. — Разве не так?
Что я мог сказать?
— На сей счет у меня нет никаких сведений. Поднимись футов на двадцать по склону, и будешь знать ровно столько же, сколько и я.
