Роджер Желязны - Вариант единорога
Священник вновь поднял правую руку, только на этот раз она была сжата в кулак. "Нас не интересуют причины или безопасность. Все, что случилось, предопределено, а все, что предопределено, неизбежно. Я проповедую Подражание Христу и Древнему Пути. Иисус умер на Кресте, а Чак изошел сладостным дождем, и мы должны последовать за ними в Тенистую Долину Смерти, где растут Орхидеи Искупления. Иного пути нет". Было совершенно очевидно, что он вещает не для Отто или нас, а для своих последователей. Его шлем мерцал в свете множества факелов, и теперь я смог рассмотреть, что на лбу у него был не шип, а длинное чешуйчатое устройство с петлей на конце, которое, видимо, олицетворяло змею, свернувшуюся перед прыжком. Прежде, чем Отто смог заговорить снова, кто-то из толпы выкрикнул: "Denos los muertos", и остальные тут же подхватили этот лозунг, словно молитву. Не могу с уверенностью сказать, планировал л и, священник именно такое развитие событий, но как только это началось, едва ли кто-нибудь, включая и его, смог бы остановить толпу. Они повторяли эти слова вновь и вновь, пока их священник стоял неподвижно, скрестив на груди руки и глядя вверх на алое небо, словно ожидая дальнейших инструкций оттуда. Затем кто-то в толпе – возможно, по сигналу священника, в чем я, впрочем, не уверен – метнул факел в Отто, промахнувшись на несколько дюймов. Горящий конец упал около стеклянной двери. Я стоял прямо за дверью и, повинуясь какому-то рефлексу, приоткрыл ее и отбросил факел как раз в тот момент, когда Отто повернулся и побежал к зданию. Ему удалось благополучно проскользнуть внутрь, но прежде, чем он успел захлопнуть за собой дверь, град горящих факелов обрушился на площадку, и один из них попал через дверную щель в вестибюль; в считанные секунды портьеры вспыхнули. Древняя система разбрызгивателей под потолком включилась, но тут же вышла из строя. Через несколько минут вестибюль превратился в ад…
Не буду пытаться описывать все остальное, Энн. Каким-то образом нескольким из нас удалось выбраться через окна или двери в задней части отеля, прямо на высокий обрывистый берег, под которым угрожающе торчат из воды острые черные скалы. Мы висели на этих скалах несколько часов, пока горел отель. Ближе к утру, когда рев пламени начал стихать, все еще можно было слышать, как оставшиеся люди кричат и танцуют вокруг дымящихся развалин. Одежда на мне была вся грязная и рваная, с ног до головы я был покрыт ожогами, поэтому я не вполне уверен, что точно помню всю последовательность событий – временами я впадал в беспамятство; и все же мне кажется, что по мере того, как угасал пожар и разгорался рассвет, пение туземцев изменилась. Мне стало казаться, что через некоторое время вместо "Denos los muertos, denos los muertos" островитяне начали распевать "Denos la muerte, denos la muerte" ("Отдайте нам Смерть, отдайте нам Смерть"). Диас, который чуть не погиб во время бегства, полагает, что я расслышал Правильно.
После пожара у нас была еще одна встреча со священником. На этот раз он пришел к мосту с делегацией из десяти последователей, все они были одеты в черные рясы, на головах у каждого был шлем с такой же змееобразной фигурой, как у него. Мы постарались произвести на них впечатление тем фактом, что все люди на этом острове могут умереть, если они не будут сотрудничать с нами, но священник только рассмеялся, словно мы сказали ему то, что он хорошо знал. Затем он сказал: "Лучше умереть, как люди, чем жить, как морские свинки" – и десять апостолов промычали в знак согласия.
Нас осталось только двадцать два. Отто настаивает на том, что мы еще сможем завершить нашу миссию, если будем держаться вместе, но я не знаю, как долго мы вообще продержимся, даже при условии, что ООН продолжит сбрасывать нам еду и оборудование. Мы боимся, что вирусная пневмония может распространиться среди местного населения, при этом всегда есть шанс, что наш собственный анклав окажется зараженным. Несколько человек уже сообщили о подозрительных симптомах – легкой лихорадке, болях в горле, одышке, – но без нашего оборудования невозможно определить, что из этого можно отнести к психосоматической реакции. Диас считает, что продолжать работу без результатов предыдущих исследований, безо всяких записей, без muertos – просто сумасшествие. Даже если мы сможем возобновить работу лабораторий – даже если ВОЗ сбросит нам достаточно оборудования, чтобы выстроить госпиталь с нуля, островитяне просто придут и сожгут его вновь и, скорее всего, на этот раз убьют нас всех. И по-настоящему ужасно, что мы не в состоянии защитить себя. Диас сказал, что островитяне научились вновь принимать идею смерти (смерть как жертва, смерть как избавление) и таким образом способны убивать, но мы никогда не сможем взять чужую жизнь даже ради самозащиты, потому что жизнь сама по себе стала для нас слишком драгоценной. Все, чему мы научились за последние сорок лет, настроило нас против насилия и оставило нас беззащитными перед лицом насилия. Диас уверен, что ООН не вмешается, даже если островитяне попытаются уничтожить нас. Но, по тем же самым причинам, он думает, что у нас есть шанс ускользнуть от карантина – даже если патрули нас заметят, он не верит, что они смогут выстрелить.
Я не знаю, что думать, Энн. Ходят слухи, что добровольцам могут позволить высадиться здесь, чтобы помочь нам; один из людей Отто утверждает, что детали десанта уже обговаривались по радио. Но ловушка в том, что любому, кто попадет сюда, придется торчать здесь вместе с остальными, пока тайна не будет раскрыта. Не могу представить, что кто-нибудь с большой земли согласится пойти на такой риск. Поговаривают еще, что сам Полсакер может прилететь из Швейцарии, чтобы попытаться восстановить нерушимость своего мира, но я в это не верю. Правда в том, что мы заперты на этом острове, словно инфекционная культура в запечатанном контейнере, при этом мы слишком опасны, чтобы с нами иметь дело.
У Диаса есть своя теория о том, что произошло. Он изложил мне ее прошлой ночью после того, как мы прикончили бутылку текилы. Он считает, что мир пришел в состояние шока, когда Полсакер открыл теорию иммунитета. Правила игры внезапно изменились. Вернее, мы впервые осознали, каковы ставки в этой игре. Смертные люди – люди, которые знали, что, как бы осторожны они ни были, болезнь или "смерть от естественных причин" все равно приберет их, – те люди были вольны почти ничего не опасаться и идти на риск, который сегодня кажется нам преступным или безумным, путешествовать за тысячу миль от дома просто ради перемены обстановки, растрачивать телесные силы ради спортивного интереса, воевать ради славы или принципов, от жадности или даже от скуки, наносить другому смертельный удар во имя Бога или Справедливости, а порой в припадке пьяного гнева. Затем нам дали тин-иммунитет, чарующую перспективу жизни без конца, мира без границ – и мы инстинктивно ответили Оцепенением. Если смерть не что иное, как несчастный случай, которого вполне можно избежать, кто захочет рисковать своей долей в тысячелетии, делая не правильный шаг? Или любой шаг вообще?
