Лана Тихомирова - Легенда о Красном Снеге
— Господа, сегодня я получил письмо от брата, — он положил письмо на стол, — сир, Карикас, прочитайте нам его.
Запинаясь и путаясь в витиеватом мелком почерке герцога, изобилующем красивыми виньетками и завитушками, министр снабжения прочитал письмо. Закончив, он опустил руки и осмотрел побледневших министра обороны и военного аналитика, и обратил внимание на то, каким грозным выглядел Павлес.
— Ваше мнение, господа, — прервал паузу принц.
Вопрос так и повис в воздухе. На пороге появился Сериохус, он ворвался в кабинет, ни единой капли чопорности не было в его облике, в глазах сквозил страх.
— Ваше величество, — обратился он к Павлесу, — Господа. Королева-мать скончалась.
Сериохус выпалил это, как будто обжигаясь словами. Сказал и слова повисли в воздухе, сказал, и тишина обрушилась на присутствующих. Сериохус сделал пару неуверенных
шагов и упал. Карикас его подхватил и усадил в кресло, там старик заплакал, как ребенок, он не мог сдержать слез. Павлес кинулся к двери, но остановился на секунду
возле Сериохуса, он смотрел на старика, словно тот мог объяснить ему, что произошло. Мир с тошнотворной медлительностью совершил вокруг Павлеса один оборот, принц просто не верил, что Сериохус сказал правду. Ступор быстро прошел, крылья понесли молодого человека в башню родителей. Как вихрь он ворвался в спальню матери. В дверях он остановился, и вдруг мир обрушился всей своей тяжестью на его плечи. В голове пронеслась нелепая мысль, сто королева-мать просто спит, а старик и его нелепые слова, просто игра воспаленного воображения, и что хорошо, что Сорокамоса нет в городе, вдали отсюда он легче перенесет этот удар.
Фелия бледная с дрожащими руками, вцепилась в мужа. Она не прониклась еще к королеве-матери нежными чувствами, она старалась разделить с мужем ту боль, которую он испытывал сейчас. Павлес не замечал жены, он видел только постель, на которой лежала его мать. Спустя недолгое время Павлес подошел к ложу и исполнил свой ритуал прощания. После соответствующих слов Павлес поцеловал мать в лоб и обе щеки, в этот самый момент, в спальню вошел Бендос III король всея Лирании.
Сильно, с мощью, которую давно уже не ведали стены древнего замка, распахнулись двери спальни. В комнату вошел Бендос III. Это был истинный король Лирании железною
рукой подавлявший бунты, усмирявший разбойников и проливавший их кровь на пашни своих крестьян. Павлесу было достаточно одного взгляда — мельком, чтобы понять: и отца у него тоже больше нет. Бендос преобразился: из иссохшего, замученного болезнью старика, он стал вновь статным и сильным человеком, взгляд его разгорелся.
— Карла! — с этим криком король бросился к одру супруги.
Павлес наблюдал за всем издалека, словно он был не здесь, и все это происходило не с ним. Он видел, как отец целует руки матери, как что-то говорит ей, как поднимается
с колен, снова целует руки, губы, лоб. Словно через вату Павлес услышал слова отца:
— Пойдем, сынок, ты должен научиться приносить и принимать жертвы. Не щади врагов, не жалей друзей. У тебя одна опора — Фелия и одна цель — Лирания. Береги их, плати
любую цену за их благополучие. Благословляю тебя, сын мой, на жизнь.
Бендос вышел из комнаты. Павлес с отцом отправились к ратуше. Там уже собиралась толпа, чтобы проводить своего короля. К Павлесу присоединилась Фелия, ее всю трясло.
Бендос снял с себя королевский венец и надел его на коленопреклоненного сына.
— Благословляю тебя на жизнь, сынок, благословляю вас на жизнь, дети мои, — обратился к своими поданным король, — Благословляю тебя на жизнь, Лирания, — вскричал в
порыве чувств он.
Первый и последний раз Лирания видела своего короля взволнованным.
— Отец, — позвал Павлес, но Бендос не отозвался.
Он уже готов был исполнить свой последний обряд.
По древнему обычаю, супруги королевской четы умирали в один день, смерть одного автоматически означала смерть другого. Жители Лебедь-града, не любившие жестокости, пришли, только чтобы проститься с горячо любимым монархом и скорбели, чуть ли не острее, чем сам Павлес. Хриплым голосом Король запел слова клятвы в небо:
— Если солнце твое застлала гроза — ты по ливню рукой проведи.
Если счастье твое опустило глаза, его ты развесели,
Если ночь нападает с мечами на день, ты будь подобен огню,
Если любовь твоя стоит на краю, ты жизнь отдай свою.
С каждым словом голос его звучал все сильнее, закончил же клятву хор голосов.
Медленно взмахивая седыми крылами, Бендос стал подниматься вверх к самому солнцу. Фигура уменьшалась, пока не стала точкой, немного повисев в воздухе, она стремительно
стала приближаться.
Из толпы послышались, несмелые крики: "Да здравствует король!". Вскоре все, глотая рыдания, кричали: "Да здравствует король!". Кричали что есть мочи, чтобы заглушить
боль, чтобы слышали все.
И вдруг толпа смолкла на несколько мгновений, единое большое сердце остановилось. "Король умер! Да здравствует Король!" — завопил кто-то. Толпа бросилась на колени. Самые смелые приблизились к останкам короля, вместе с Павлесом они отнесли тело к
костру, который организовали за время обряда.
Спустя час королевские тела были сожжены, а Павлес издал свой первый указ о трауре длиною в семьдесят дней, по количеству лет прожитых королевой-матерью. Королевская
чета уходила со всеми возможными почестями.
Вечером Павлес и Фелия, сидя в своей комнате молчали. Перед молодым королем лежало перо и пергамент, он должен был написать брату, что теперь они остались одни. Молчание стало таким привычным для обоих, что скажи кто-нибудь хоть слово и мир взорвется. Все и так потеряло смысл, а так пропадут и поля, и леса Лирании — все
пропадет.
Вдоволь натешившись страшными картинами, Павлес взял перо и стал писать. Он писал страстно и долго, а когда окончил, то не стал переписывать, а сразу велел отослать —
то, что написано сердцем, не может быть плохо.
В ночь были разосланы вестники, и к утру, разве что в болотном городе не знали о трауре.
Сразу после завтрака Павлес созвал своих министров, чтобы продолжить вчерашний неоконченный военный совет.
— Итак, — начал Павлес, ознакомив еще раз своих министров с письмом брата, — у нас объявилась некая третья сила, сила нам неведомая, и вне наших законов, традиций и
правил. Скорее всего, эта третья сила вообще не имеет понятия о ведущийся войне, а возможно напротив, слишком хорошо о ней осведомлена, даже лучше чем я. Павлес задержал тяжелый взгляд на братьях Дорес, и продолжил:
