Елена Лобанова - Новоселье
Так… «Сообщаем дому…» и прочая чепуха, «с прискорбием»… не может быть! «Пропал при невыясненных… в зоне…» Ничего не вижу, сколько ни моргай! Какой-то ненормальный водопад из глаз! Так не бывает! Не вовремя же! И вообще я плакать не хочу!
Тепличное хозяйство
Как правильно прекратить чью-нибудь истерику? Во-первых, не надо утешать! Сюсюкать тем более не надо. Короед сюсюкал прямо у меня в голове: «Деточка, Миточка, малышка…» Фу, гадость какая! Трясти, ухватив за шиворот, вообще не стоит (а Яся именно так и поступила), рычать (эльфы, оказывается, рычат) и командовать «Отставить это мокрое дело!». Совсем негодный способ — орать «Ничего страшного не случилось!» Ещё как случилось. Дядя пропал. И его не нашли.
Яся впала в ярость. Она из всех рыдающих может терпеть только Лидорчика. Не зря я её подозревала в эльфийском шовинизме! Наставница оторвала меня от Короеда, в которого я вцепилась (или Короеда от меня), помотала за воротник, порычала и швырнула прямо в объятия Лидорчика. Невезуха. Такое впечатление, что куда ни падай, обязательно в него попадёшь. Императорский отпрыск попытался мне что-то сказать, но он и сам ещё не отрыдался, а я не люблю, когда мне в ухо тычутся сопливым носом.
Кусаться неприлично, а кусать опухшего наследника ещё и неэстетично. И непатриотично. Поэтому я просто заорала. Оказалось, что орать и лупить кого-нибудь кулаками — чуть-чуть помогает, когда очень плохо. Но ещё лучше помогает мокрое полотенце и кухарка. Главное — совместить одно с другим.
Лидорчик от меня шарахнулся, весь из себя обиженный, а Нифса ка-а-ак… хлестанёт!
Меня впервые в жизни ударили. Кухарка. По лицу. Полотенцем. Мокрым, холодным, тем самым, которым она уже час, если не дольше, промокала несчастную физиономию императорского сынка.
От такой наглости я сначала чуть не задохнулась, а потом поняла, почему Яся умеет рычать. Никогда не замечала за собой безумного желания кого-нибудь растерзать. И растерзала бы, но Нифса забилась в угол, скукожилась там не хуже Лидорчика (при её-то габаритах!), закусила полотенце и… не могу описать звук, который она издавала. Но так звучит вселенская скорбь — это точно. Теперь я знаю, чем берут сирены. Не красотой, нет. Их просто очень-очень жалко. И мне стало жалко. А ещё — стыдно. И удивительно, и стыдно одновременно.
Стыдно, потому что у меня в голове без помощи Короеда вдруг родилась фраза: «Скотина неблагодарная». Это я о себе. И удивительно, потому что… Может, у меня до этого удара какая-то часть мозга не работала, а теперь включилась?
Сколько себя помню, Нифса всегда была рядом. Сначала как нянька, потом как кухарка. Она будила меня по утрам, пока дядя не начал прививать мне самостоятельность при помощи проклятого будильника. Она приносила втихаря еду, даже если дядя оставлял меня без обеда или ужина в воспитательных целях. Так что, его воспитательные потуги шли прахом, а он об этом и не догадывался. Дядя считал конфеты дурным излишеством, но я всегда знала, где их взять: конфеты водились в кармане фартука кухарки. Интересно, откуда? Неужели она покупала их специально для меня?!
Пока дядя не объявил, что я — взрослая девушка, Нифса приходила по вечерам в мою спальню, гладила по голове, поправляла одеяло, а потом я засыпала под её монотонное «а-а-а, у-у-у». Мелодия была не всегда одна и та же, но непременно приятная. А ещё — с ума сойти можно — я никогда не слышала, чтобы Нифса сказала хоть слово. Как это я умудрилась не поинтересоваться: немая она или нет? Я ни разу не попыталась с ней заговорить! Вот это да! «Спасибо, пожалуйста, не хочу кашу на завтрак» — запросто. А вот, чтобы что-нибудь спросить — ни разу. И ни разу не видела, чтобы Нифса улыбалась. Может, дело в её внешности? Кто захочет общаться с персоной, у которой всегда поджатые, прямо-таки в ниточку и вовнутрь подвёрнутые губы? Такое вечно недовольное лицо получается, что… что совершенно незачем заниматься самооправданием. Нечестно.
Нифса, слуга и привратник были для меня чем-то вроде того будильника, маговентилятора и прочих дядиных изобретений. Одним больше, одним меньше… Ну, я точно — ненормальная.
Пока разбиралась с собственной головой, Короед (понятливый учмаг попался), и сам вышел, и выволок из подвала Лидорчика. Яся тоже сообразила, что меня пока лучше не трогать и гордо удалилась вслед за императорским сынком. Нифса или совсем расстроилась, или испугалась. Зажмурилась. Уж очень пристально я её разглядывала. Может, она закрыла глаза, чтобы меня не смущать? Да какая мне разница, подумаешь — светятся? Интересно, а конфеты у неё есть?
Не знаю, правильно я поступила или нет? Но уж как смогла. Воспользовалась дядиным наставлением: «Или говори то, что думаешь, или молчи». Правда, дядя обычно был недоволен и моими словами и — ещё больше — мыслями, потому что умел их подслушивать. А в этот раз я так много и сразу думала, что и не высказать. В приличных выражениях. Пришлось подводить итоги, чтобы сократить текст. Сумма мыслей впечатляла. Я, кажется, воспринимаю Нифсу не как будильник, даже — совсем не так, как будильник. Скорее, как Короеда в голове. То есть — как часть себя. Или как часть своей жизни. Наверное, даже, вероятно, может быть… я её люблю. И пусть дядя меня потом осудит, но всякие «можетбытьки» лучше пропустить.
Как-то совсем не так я себе представляла первое признание в любви. Да ещё и м-да… зажмуренной кухарке. В углу в тёмном подвале. Надо будет в этом углу табличку повесить: «Угол Лидорчика». Магическое место. В нём все стонут, жмурятся, плачут и всяко-разно страдают. А Нифсу и вовсе трясло, как будто она кого убила, порезала на куски и запекла с сыром.
Странно, но мне потребовалась такая штука как храбрость. Потому что ноги стали деревянными, голова полупустой, а язык попытался спрятаться за зубами. Экая гадость во мне завелась. «Неловкость» называется. Тьфу, никогда такой глупостью не страдала. Ничего, мы и не такие сложности преодолевали. И ещё преодолеем, да!
До угла я с трудом, но дошла. Сползла по стеночке, пристроилась рядом с Нисфой и подёргала её за фартук, а то вдруг она меня не услышит? Зажмурилась и буркнула: «Я тебя люблю». Примерно так же неуверенно я первый раз в жизни ныряла. В нашем бассейне, когда была маленькой. Именно Нифса меня оттуда и вытащила, когда я уже начала пускать пузыри. (До одного непонятного дядиного эксперимента у нас в саду была эта модная штука — бассейн. После эксперимента сначала испарилась вода, а потом он обрушился внутрь и оплавился. Не — эксперимент, а бассейн оплавился). Кстати, я тогда вполне могла утонуть. Поэтому пришлось честно добавить: «Очень тебя люблю!» Вполне громко получилось. Или дополнение было лишним?
